.
Но пленум по национальным вопросам так и не перенесли. Оставшуюся часть года Горбачев, по сути, всячески убеждал коллег – да и самого себя – в том, что национализм находится под контролем. “Целостность советского государства не оспаривается”, – заявил он 3 мая. Народ по-прежнему верен Советскому Союзу и коммунистической партии. Иначе почему бы и армяне, и азербайджанцы обращались за помощью к Москве? Он не считал, что при большей демократии дело только усложнится. Напротив, он был уверен, что к националистическому произволу приводит отсутствие демократии[1285]. Он считал, что при тирании межэтническая вражда долго накапливается, не находя себе выхода, а потом все-таки взрывается, но победа демократии поможет предотвращать геноциды. Брожения в Карабахе произошли не из-за перестройки – к ним привел застой, противоядием от которого как раз являлась перестройка. 13 октября, говоря о волнениях на национальной почве в других регионах страны, Горбачев заверил Политбюро: “Положение не такое уж кризисное”[1286].
Несмотря на эти заявления, Горбачев был встревожен. 21 марта (за три дня до того, как в Кремле рвануло дело Андреевой) он предупреждал, что на карту поставлена “судьба нашего многонационального государства”: “Достаточно всего одной искры, чтобы вспыхнул пожар”[1287]. “Обстановка [в Нагорном Карабахе] выходит из-под контроля”, – заявил он 4 июля. “Виноваты мы с вами, – сказал он на заседании Верховного Совета СССР 18 июля, – потому что должны были видеть процессы вовремя, вовремя решать их”[1288]. “Интеллектуалы обанкротились, – откровенничал Горбачев в начале октября с Черняевым и Шахназаровым. – Ничего предложить ведь не могут. Ничего такого, чтоб вело к решению”. Но он и сам не знал решения. Он просто хотел, “чтоб не дошло до крови, чтоб начали говорить друг с другом”. Но добавлял: “Если б знал [решение], я не посчитался бы ни с какими установлениями и с тем, что есть, что сложилось. Но я не знаю!”[1289]
После завершения XIX партконференции и до конца года Горбачев проталкивал политические реформы гораздо энергичнее, чем когда-либо продвигал реформы экономические. Из своего крымского отпуска, длившегося весь август, он посвятил плаванию и отдыху на пляже в общей сложности два дня, некоторое время уделил сочинению короткого нового очерка – “О социализме”, но почти сразу взялся за перекройку партийного аппарата[1290]. Штат ЦК состоял из 3000 человек – его предстояло урезать больше чем вдвое. Из множества отделов ЦК, отвечавших за разные стороны общества и экономики, следовало оставить всего два: социально-экономический отдел, уже лишенный управленческих прав (отныне ему поручалось заниматься только обществознанием), и аграрный отдел. Два международных отдела (один из которых занимался отношениями между капиталистическими странами и третьим миром, уделяя особое внимание неправящим компартиям, а второй ведал соцстранами) сольются в один. Три идеологических отдела тоже объединятся. Позднее Горбачев добавил к заново сформированному аппарату ЦК оборонный и государственно-правовой отделы. Если же говорить о местных парторганизациях – областных, городских и сельских – по всей стране, то Горбачев надеялся существенно сократить число местных аппаратчиков – примерно на 800–900 тысяч человек