Был ли другой выход? Оглядываясь вспять, сочувствующие Горбачеву, вроде Черняева, выражают сожаление, что он вовремя не предпринял более смелых шагов: нужно было еще до выборов на Съезд народных депутатов уйти с поста руководителя партии, а потом выставить свою кандидатуру на новых всеобщих выборах, избраться заново и стать “народным президентом”. Но тогда Горбачев не был к этому готов. Он опасался, что если сделает так, то его противники используют партию, из которой он уже вышел бы, для его же уничтожения.
Между тем Горбачев постепенно мрачнел. Уже знакомые недостатки перестройки раздражали его все больше и больше. “Вся страна в очередях, – сообщил он Политбюро 4 июля. – Замордовали народ очередями”. “И это перестройка!”[1295] Начатые ранее кампании – вроде антиалкогольной – провалились. “Мы перестарались, – жаловался он 8 сентября, – как всегда”[1296]. Национализм давал о себе знать не только в Закавказье – он поднимал голову и в Прибалтике. “Неужели прибалты действительно хотят уйти?” – спрашивал Горбачев Черняева, Яковлева и Шахназарова в декабре. Черняев отвечал на это: “Видимо, да”[1297].
Нагрузка, которая ложилась на Горбачева, негативно сказывалась на его семье. Его жена справлялась с этим, как обычно: относилась к своему дому не просто как к крепости, а как к собственному миру, отдельной галактике. Однако вмешательство из внешнего мира все равно происходило: это было, конечно, постоянное внимание прессы, но еще и усиленный контроль – и врачебный, и иной – за всем и за всеми, контактировавшими с членами семьи Горбачевых. С самого момента прихода Горбачева к власти его дочь и зятя всюду осаждали просители, жаловавшиеся на злоупотребления чиновников на всех уровнях. Горбачев и его жена за долгие годы брака сблизились еще больше – “жили общими заботами, помогали друг другу всегда и во всем”, вспоминал он. Она сопровождала мужа в поездках по стране и за рубеж, присутствовала на официальных церемониях, ходила вместе с ним в театры и на художественные выставки. Помня слова Достоевского о том, что “красота спасет мир”, она помогла учредить и в дальнейшем поддерживала Советский фонд культуры, поощрявший развитие местных ремесел и промыслов в маленьких городах страны, оказывала помощь молодым писателям и художникам, содействовала основанию историко-культурного журнала “Наше наследие”. Еще Раиса Максимовна пыталась стимулировать филантропию, которая была тогда совсем не развита в СССР (и до сих пор недостаточно развита в России), в частности, помогла открыть в Москве отделение для лечения лейкозов в детской клинической больнице. Некоторые советники Горбачева косо смотрели на то, как пресса освещает деятельность его жены, и даже осмеливались намекать ему, что надо бы сократить информацию такого рода. Когда западные СМИ заговорили о негативном отношении советских граждан к Раисе Максимовне, Горбачев усмотрел в этом происки “западных центров психологической войны” с целью дискредитировать его самого. Потом он писал о жене: “Она мужественно выдерживала нагрузки, несла ‘свой крест’ и очень много сделала, чтобы поддержать меня в эти невероятно трудные годы”