.
Глава 15
Сближение
1990 год
Представим, что кто-то решил нарисовать кривую популярности Горбачева дома и за рубежом в период с 1985 по 1990 год, оставляя в стороне временные взлеты и падения. Линия, отображающая репутацию Горбачева в СССР, началась бы в 1985 году на самом верху и уходила бы к концу 1990-го года к самому низу[1841]. Кривая его международного признания (особенно на Западе) постоянно бы шла наверх. К 1990 году мировые лидеры и обычные граждане других стран называли его одним из величайших государственных деятелей XX века.
Поведение Горбачева отражало этот контраст. В середине января он провел встречу с советскими рабочими, крестьянами и инженерно-техническими работниками, а на следующий день участвовал в международном форуме по вопросам окружающей среды вместе с делегатами из 83 стран. Черняев отметил в своем дневнике, что дома Горбачев выступил с “надоевшими словесами”, и на него напали с “бесстыдными и пошлыми” вопросами и намеками, что он не информирован о ситуации на местах. На экологическом форуме его приняли очень тепло и “устроили ему ‘эйфорию’”[1842]. 25 марта он встречался с американскими учителями. “Ух, и отдохнул он душой, – вспоминает Черняев. – Раскрылся, обаял, полно ‘соображений’, прямо как в прежние времена, когда он только набирал подъем”. Черняев беспокоился, что советские учителя обидятся на президента – “американским время не жалеет, а мы – сидим в дерьме”[1843].
В период с 29 мая по 4 июня Горбачев находился в поездке по Канаде и США. “Он слишком стал разный: один за границей, другой – здесь”, – напишет Черняев. За границей он демонстрировал здравый смысл, а дома действовал на инстинктах страха, из-за чего принимал решения, которые наносили “огромный вред политике и всему делу”[1844].
Утром 17 октября 1990 года состоялась встреча Президентского совета, во время которой “над всеми витали испуг и ненависть”. Накануне Ельцин упрекнул Горбачева в том, что он нарушил обещание и не поддержал программу “500 дней” по переходу к рыночной экономике. Члены совета призывали президента прибегнуть к жестким мерам, как выразился Лукьянов. Болдин заявил, что Ельцин не в себе. “Никакого согласия с Ельциным быть не может”, – отрезал Рыжков и предупредил, что руководству нужно “показать власть”: “Иначе дождемся того, что нас в лучшем случае расстреляют, в худшем – повесят на фонарных столбах”. По воспоминаниям Черняева, Горбачев слушал мрачно, внутренне “наливался” и по большей части молчал. В полдень он отправился на долгожданную встречу с министром обороны США Диком Чейни и моментально преобразился – “опять на коне, опять лидер мировой державы, владеющий ‘всей’ ситуацией ‘в основных точках’ международной политики, спокойный во внутренних делах и уверенный в успехе”. Единственным признаком его напряженности было то, что он “американцам рот не давал раскрыть, а всего их было семь”, отмечает Черняев. Впрочем, американцы, как и вся иностранная и отечественная публика, привыкли к затяжным монологам Горбачева, хотя и не понимали, что так он маскировал замешательство и беспокойство