– Папа, ты что, плачешь?! – крикнула еще издалека маленькая Маша и стала теребить меня: – Папа плачет, мам, папа плачет…
Старший брат Лёша изо всей силы дернул ее за руку:
– Завянь! Папа обидится… Он тогда убежал из-за тебя! Ты выла…
Тут уж я дернула Лёшу:
– Потом выясните, кто выл, кто не выл… Сам хорош.
Когда мы приблизились, румяный и уже загорелый Федор чихнул, два раза откашлялся, сморкнулся и только тогда взглянул мне в глаза.
– Заболел? – спросила я, все-таки надеясь, что он представляется.
На самом деле я боюсь всяческих инфекций, как огня. Ведь румянец может быть и от температуры… А у нас если заболеет один – неизбежно потянется и второй. Если же болею я, то жизнь в доме вообще останавливается. Хуже нет – ходить по квартире охая, сморкаясь, чихая и осознавая при этом, что каждый мой выдох содержит мириады вредных бактерий, что я сама сейчас – самый главный враг своих детей и деться мне некуда, не спрячешься, не убежишь, как Федор.
– Увы… – печально ответил отец моих детей и протянул мне конверт с билетами. – Жаль, пропадет один билет. Продай, а? Полторы тысячи – не копеечка, между прочим, полный бак заправить можно… Или… что ты там любишь покупать… Торт «Снежный сон»…
– Нет такого торта, Федя, – вздохнула я, беря у него конверт. – И машины у меня пока нет. Иди уж с богом!
Дети-то на самом деле не очень расстроились, что уже через секунду и след папин простыл. Расстроилась я, как и два года назад, когда Федор вдруг стал просто задыхаться в отсутствие некоей симпатичной девушки с короткими пепельными волосиками, постоянно цеплявшимися за подголовник переднего сиденья в нашей машине. Федя задыхался и тосковал, решал, решал, я видела, как ему тяжко, как понятное и обычное для многих мужчин «Разлюбил – уходи!» решение никак не принимается… И все-таки он пошел на жертвы.
Пожертвовал он Лёшей и Машей ради большой любви. Любовь ведь это благо – но не для того, кто этой любви мешает. А с нами ему стало слишком плохо. Его раздражала я, раздражали Лёша с Машей, похожие на него и внешне, и по характеру, каждый по-своему. Федор страдал, маялся, то ругался без причин, то молчал все выходные. Одним словом – не мог дышать без кого-то, кто каждые десять минут писала ему сообщения и к кому Федя рвался на встречи, раздуваясь заранее, как воздушный шарик, и мгновенно сдуваясь, возвращаясь к нам.
Это всё было так очевидно, что я, связав себя в морской узел, отпустила его с миром и только просила не забывать, что дети хотят есть каждый день, хотят ходить в театр и в цирк, читать хорошие, разные, красиво иллюстрированные книжки и, главное, не понимают, почему какая-то чужая тетя вдруг стала для их папы дороже всего на свете. Дороже наших совместных завтраков в воскресные дни, веселых поездок в Крым на машине, секретных подготовок к семейным праздникам, дороже уютных зимних вечеров и всей нашей вполне счастливой и беззаботной прошлой жизни.