Билет мы продавать не стали. Машка, как уже большая пятилетняя девочка, села на отдельное место. Правда, уже минут через десять она пересела на высокие ступеньки, и еще через пять минут к ней перебрался и Лёша. И так они там и сидели, пока не начался страшный номер с арбалетами, стрелявшими одновременно в три стороны. Тогда дети по очереди быстро перелезли опять поближе ко мне и смотрели, затаив дыхание, как из огромных, быстро вращающихся арбалетов вылетают короткие стрелы и попадают точно в нужное место.
А потом вышли клоуны.
– Вот придурки… – тяжело вздохнула моя соседка слева, толстая немолодая женщина с большим количеством золотых украшений в ушах и на шее.
А по мне так – я еще никогда в жизни не видела таких замечательных клоунов. Лёша повизгивал от хохота. Обычно более сдержанная Маша вскакивала и начинала прыгать при каждом их появлении… Я же выбрала себе одного, среднего росточка, с обаятельной улыбкой и оттопыренными черной круглой шапочкой ушами. Наверняка уши у него были совершенно нормальные, и отогнул он их просто, чтобы было смешнее.
Мне и остальные клоуны очень понравились. Такая знакомая компания… Вот большой, в полосатом костюме и широченных штанах на помочах, похож на моего педагога, в которого я была отчаянно влюблена в институте… А этот длинный – на мальчика Пашу, которого я любила в школе… И рыжий, с большим белым бантом, постоянно сползающим на бок, – на мальчика Севу, которого любила на третьем курсе целых полгода… Не хватает первого мужа… Ну и хорошо, не самые приятные воспоминания остались… Но зато есть похожий на мужа второго, на Федю, срочно заболевшего к родительскому дню. Конечно, мне же последние десять лет так нравится этот типаж. Крепенькие, не очень высокие, смешливые. Вот потому я и сейчас выбрала этого – симпатичного, с нарочно оттопыренными ушами…
Всю свою жизнь, сколько я себя помню, я любила только придурков и тех, кого любить так сильно совсем не надо было. Возможно, виновата в том не я, не природа и даже не моя мама, воспитывавшая меня почти в пуританской строгости духа, а цыганка, которая прокляла меня, когда я была еще у мамы в животе.
Мама ходила беременная мной на восьмом месяце и однажды почему-то оказалась далеко от дома, на Кузнецком Мосту. Она зашла в туалет, который, как ни странно, сохранился там до сих пор. Меняется облик Москвы, переименовываются улицы по-революционному и обратно, на месте булочных открываются банки, старые заводы переоборудуются в выставочные центры и рестораны, а туалеты остаются на своих местах. Как некий оплот стабильности в нашей безалаберной стране.