Весь день из кочегарки слышался дробный перестук отбойных молотков, ржавый скрежет железных скребков. То второй механик, то третий, то сам чиф-инженер время от времени спускались в кочегарку и, присев на корточки возле раскрытых дверей топки, заглядывали в их чёрную темноту. Тут же, в кочегарке, бессменно находился Сэм Уэсли. Он сидел на груде угля, то покуривая короткую прямую трубку, то напевая что-то тягучее, грустное себе под нос. Только глаза его, большие, влажные, изредка насмешливо щурились, и тогда на лице кочегара вспыхивали ослепительно белые зубы.
Гарри Болдинг удовлетворённо потирал мясистые руки: вот что значит уметь подойти к этим французам! Мальчишки работают, да ещё как! Шесть топок уже готовы, и самое большое через два часа будут готовы три остальные. Правда, трудно проверить качество очистки в глубине топок: в узкое жерло топки не протиснуться не только чиф-инженеру, но и самому щуплому матросу на судне. Только двенадцати - тринадцатилетним мальчишкам, да и то не особенно откормленным, посильна такая задача. Впрочем, здесь, во Франции, таких заморышей хоть отбавляй. Не хотели работать, а? Ничего, хорошая оплеуха и обещанные два доллара заставят шевелиться и не таких. Мало будет, можно добавить - не денег, конечно, а оплеух.
Когда из кочегарки уходили посторонние, Уэсли негромким свистом вызывал маленьких своих друзей, и те растягивались на куче угля, отдыхая от пыльной духоты, царившей в топках. Оберегая их отдых, кочегар одною рукой дробно постукивал молотком по железному настилу под ногами, а другой скрёб острым скребком по стенке котла, и звуки эти были точно такие же, как те, что слышались из топок во время чистки котла. Но едва загремит металлический трап под ногами очередного контролёра, как Жак и Леон мгновенно срывались с места и исчезали в чёрных зевах топок, а кочегар снова принимался либо за трубку либо за песню.
Последнюю топку Жак чистил один: Леон слишком устал за этот долгий, напряжённый день. Как и в предыдущих топках, мальчик наскоро выгреб золу из передней части, вывалил её наружу, прямо на железный настил, а потом чисто-начисто обмёл проволочной метёлкой и потолок, и стенки, и подтопки. «Попробуйте, подкопайтесь!» - думал он, улыбаясь всем своим худеньким лицом, от сажи ставшим таким же чёрным, как у Сэма. Дальше было труднее: лёжа на животе, Жак едва мог пошевелиться в узком жерле топки. Едкая сажа набивалась в глаза, в нос, в горло, вызывая сухой, удушливый кашель. «Ничего, - бормотал Жак, продвигаясь всё дальше в глубь топки и подталкивая перед собой кучу сажи и золы, - мы вам так вычистим!… Век будете помнить!»