- А как звали эту дамочку? - спросил Горелов. - Как называл ее отец Даниил?
- Как всех: раба божья… Мирского имени ее не помню. Помнится только, что была она и в тот вечер, когда Галя ушла и не вернулась. Меня отец Даниил к церковному старосте купить свечей послал. Возвращаюсь - он сам полы моет. Воду вскипятил и какой-то железкой доски скребет. Это, говорит, у меня закон. Я, говорит, всегда чистым жилище оставляю… Вот ведь какой человек! Послушницы были готовы ноги ему мыть, а он не погнушался сам тряпку взять и черной работой заняться.
Горелов перехватил быстрый и напряженный взгляд майора; он заметил, как руки Бутенко сжались и побелели. По-видимому, майор придавал какое-то особое значение тому, что проповедник сам вымыл пол. Впрочем, продолжая беседу, Бутенко оставался спокойным, даже несколько равнодушным.
- Вы знали, что проповедник собирался уйти? - спросил он. - Отец Даниил говорил вам об этом и раньше?
- Нет, ничего не говорил. Может, и собирался, а только мне об этом не сказывал…
- А когда вы вернулись со свечами, Гали и той дамочки уже не было дома?
- Не было. Он сам полы мыл. Я хотела помочь, так он не позволил и сказал, что утром уйдет…
- И ушел утром?
- На зорьке еще.
Бутенко встал и приоткрыл дверь соседней комнаты.
- Вы позволите посмотреть покои отца Даниила?
- Смотрите, - равнодушно молвила хозяйка. - Никаких секретов тут нет. Люди мирно и тихо молились, какой же в том грех?
Евфросиния сняла с гвоздя жестяную керосиновую лампу, вытерла краем фартука закопченное стекло. Горелов зажег спичку, и огонек неохотно переместился на обгорелый фитиль.
- Вы извините, что ставни у меня в доме закрыты, - сказала хозяйка. - Ветром они сорваны были, так пришлось гвоздями заколотить. Дом-то совсем уже обветшал, того и смотри, в овраг свалится…
Она взяла ведро и, с трудом передвигая ревматические ноги, вышла на веранду.
Осторожно неся перед собой лампу, Горелов первый вошел в покои «святого».
Бутенко внимательно осмотрел мебель: стол, старую никелированную кровать, шаткие стулья. Проповедник, по-видимому, спал совсем не на голых досках: кроме мягкой перины и одеяла на кровати громоздилось несколько больших подушек.
Первое, на что обратил внимание Бутенко, - это пустые бутылки из-под вина. Они стояли на подоконнике - две с наклейкой «десертное» и третья, разбитая - с наклейкой «вишневая». В этой бутылке осталось немного наливки, а остальная, видимо, была почему-то разлита на полу.
Майор взял из рук Горелова лампу, поставил ее на, пол и опустился на колени. Доски пола в этом месте были слегка соструганы чем-то острым, однако в тусклом свете лампы все же явственно проступали оставленные наливкой очертания пятна!