Тело сестры было уже бездыханным. Она никогда не задумывалась ни о жизни, ни о смерти.
Отец не находил себе места; его побледневшее лицо не выражало никаких эмоций.
А тот чертов скакун смотрел на нас и ржал, словно был ни при чем.
Осознав, что сестры больше нет, я почувствовал боль и одиночество. Несмотря на то что в ее гибели виноват был конь, я нисколько не сердился на него. Каждый день отец приводил его на железную дорогу, имитировал громыханье проходящего состава и таким образом тренировал, взращивал в нем храбрость и пренебрежение к поезду. Но я совершенно не понимал смысла поступков папы. Я думал, что он, изводя животное таким образом, мстит ему. Поэтому во время этих мероприятий ходил за ними с нескрываемым удовольствием. Лошадка заменила мне сестру, стала спутником, скрашивавшим мое одиночество тихими и безмятежными днями. Старания отца не прошли даром: впоследствии, когда проходил настоящий поезд, конь больше не пугался, как раньше. Он спокойно поднимал морду и наблюдал, как проносился состав, едва его не касаясь. Вихрь от поезда развевал его бедную гриву, а сам он стоял, не шелохнувшись, полный безразличия. Отец торжествовал. То был его последний успех.
Но отец не собирался останавливаться на достигнутом и начал приучать коня скакать вдоль путей. Сам отец никуда не бежал, он лишь руководил, а я следовал его указаниям. Сев на коня верхом, я махал плеткой и гнал его на юг. Животное разгонялось по тропинке и неслось в сторону тоннеля.
— Давай, еще поддай! — кричал сзади отец. Ему хотелось, чтобы конь обогнал поезд.
Но конь не мог скакать быстрее — не позволяла слишком узкая дорожка, усыпанная камнями и поросшая густой травой.
Отца не устраивала одна только скорость. Он обливался по́том, его лицо искажала гримаса боли. Но он терпел.
Я чувствовал устремленный на меня сзади укоряющий взгляд матери. Когда до тоннеля оставалось совсем немного, отец звал меня обратно.
Я возвращался. Тогда взобраться на коня пробовал папа, но как он ни старался, у него не получалось. И вовсе не потому, что конь был слишком высоким или строптивым, а оттого, что отец все еще оставался слабым, и проходящий поезд мог запросто сдуть его. Это подрывало веру папы в себя, и он впадал в апатию.
Мы с мамой в такие моменты осознавали, что жить отцу осталось совсем недолго.
Однажды ночью папа не мог заснуть от жуткой боли. Он кричал, как кабан, которого пырнули ножом. Мать вколола ему большую дозу морфия и дала анальгетик, только тогда он понемногу успокоился. Посреди ночи я съездил за доктором. Тот осмотрел его, покачал головой и поскорее уехал, отказавшись брать плату за визит.