— Постепенно ты, Вальтер, превращаешься из членов правления солидного банка в одну из фигур мирового финансового сообщества.
Коньяк действительно отвлек обоих от главной темы дня, но ненадолго. Вскоре они вернулись к ней, правда, молча, и вслух ее не обсуждали.
Ожидание замедляет течение времени. Наконец дверь приоткрылась, и в кабинет снова так же безмолвно проник человек в черном. Вальтер попытался по выражению его лица угадать, с чем он пришел, но тщетно.
«Даже при несварении желудка выражение его лица осталось бы прежним», — подумал Вальтер, глядя в спину поспешно уходившему служителю.
— Поздравляю, Вальтер, — совсем скоро деньги будут в Алжире, а нам с тобой остается лишь ждать и надеяться, что американец не подведет и высадится там, где наметил. Это не пустой звук, Вальтер. В тот момент, когда первый американский солдат ступит на африканское побережье, ты становишься, — тут он взял паузу, подбирая наиболее верные слова, чтобы не нарушить главную заповедь финансиста: «Не переплати». И, наконец, облек свою мысль в словесную формулу: «Состоятельным человеком». И при этом ты можешь быть уверен: наш банк умеет хранить не только деньги, но и тайну.
* * *
Обратно ехали молча. Каждый километр, приближавший к столице, не радовал, но обязывал. В голове постоянно вертелось: «Состоятельный человек»? А что это? Сто, пятьдесят, тысяча? По нынешним временам все, что более сотни — состояние. Впрочем, он и так не беден: небольшой дом, шофер, даже вторая жена, хотя ее вряд ли можно отнести к разряду привилегий. Конечно, все это несравнимо с виллой и с самим образом жизни фон Шредера. Там совсем иные критерии. Более того, в партии до сих пор нет ясности, что разрешается и в каком размере. А главное — судьи кто? Геринг молодец: хоть в вопросе национальной принадлежности внес ясность. С другой стороны, он сам чуть было не сорвался с высокого пьедестала — ведь в мире завистников значительно больше, чем людей везучих. Поэтому первые усердно нашептывали фюреру о том, что Геринг нарушает сами основы этики национал-социализма. Живет в непозволительной роскоши, построил в прусском местечке Шорфхайде настоящий замок на берегу лесного озера, развесил на стенах бесценные картины, вывезенные из лучших музеев оккупированной Европы — произведения Ботичелли, Кранахов — и старшего и младшего, самого Рембрандта. Там же соорудил своего рода пантеон, но не усыпальницу героев, а для забальзамированного тела своей первой жены, шведки Карин. И отныне свидание с покойницей стало ежедневным и обязательный ритуалом для самого Геринга и его второй жены.