Короче говоря, утром, после «пира духа и свободы», мы проснулись с головной болью и с ощущением, что все рухнуло – нас непременно закроют. Но, обошлось, как-то! Могу ошибиться, но, кажется, за все бесшабашное наше и, в общем-то, непредвиденное фроднерство, рассчитался своей партийной карьерой только Володя Халип, который по большому счету и так в ЦКовских коридорах долго бы не проходил, не тех кровей, был паренек. Обеих Ниночек, равно, как и третьих, вторых и, может быть, даже первых секретарей ЦК за недосмотр и утерю бдительности, отчего-то пощадили… Подозреваю, от того, что Сергей Иосифович Параджанов не имел ни жизненного, ни творческого опыта общения с Петром Мироновичем Машеровым и поиздеваться над ним оснований не имел, за то сам Петр Миронович, которому ранним утром, если не ночью, доставили пленку с записью выступления маститого кинорежиссера, как человек, несомненно, артистический смог оценить блестящие параджановские эскапады по поводу своих коллег главных начальников Армении, Украины и Грузии. Может, это узнавание и природное чувство юмора, присущее Машерову, и выручило нас от «вселенского разгрома». Как ни странно, партийные начальники всегда благоволили к сатирикам, узнавая в их издевках, иных героев, но только не себя.
Заседания клуба стали ежемесячными, традиционными. Мы приглашали архитекторов, философов, физиков, поэтов… Это была хорошая школа, тренинг мысли, распахнутое окно, сквозь которое прорывался сквозняк «любомудрия» в нашу, в общем-то затхлую, провинциальную атмосферу. Вечера заседаний клуба никогда не проходили без толп желающих поприсутствовать. Происходило это все в не очень роскошном зале Дома актера, на горочке, под башенками, приткнувшегося к боку Дома офицеров. Поскольку в силу некоей общественной должности от меня часто зависело, кого можно было допустить на эти заседания, кого нет, могу сказать – это было самое сложное. Кому-то отказать, кого-то не пропустить, кого-то оставить за дверью… Шли на всяческие ухищрения, ставили стулья в проходах, устраивались по двое в кресле, стояли на лестницах, проводили трансляцию в вестибюль… Пожарники теряли дар речи от немыслимых нарушений, но, как-то все обходилось, старались никого не обижать «недопусканием». Популярность у клуба была колоссальной. Приходили и юные и маститые, уже знаменитые и те, кто только на взлете, те, кто «при должностях» и те, кто только к ним «примерялся». Непременной составной частью вечера была дискуссия – открытая, веселая, без оглядки на авторитеты. Выдержать ее было не легко, как правило, спуску не давали ни кому, каждому хотелось «повыпендриваться», себя продемонстрировать, но проходило все это, повторюсь – весело и беззлобно, может потому, что все чувствовали себя вровень, из одной «общности». Еще одной составной и тоже непременной частью были складчины после дискуссии. Трудно, правда, сказать, что было, после чего – складчина после дискуссии, или дискуссия постепенно перетекающая в складчину. Арендовались, загодя, столики в местном кафе под названием «мутное вока», набивалось туда народу видимо-невидимо, заказывалось «фирменное» – жареный зеленый горошек, который стоил копейки и много сухого вина. Тогда пользовалось популярностью либо «Эрети», либо «Гурджаани» по рупь ноль две за бутылку и дискуссии в этой незамысловатой упаковке продолжались до утра. Благо вся обслуга в кафе была знакома, безобразий мы не устраивали, «шумство» было вполне легальным и не вызывало ни у кого идеосинкразии…