«…Вел», – повторяла за ней нянька. И нацеливалась щепотью на крошечную теннисную ракетку в колючем ворохе самой разной дребедени: тележек, елочек, портновских игл, кошечек, яблочек, леденцов, причем леденец был такого же размера, как елка.
«Well». Гувернантка-англичанка обычно побеждала: ее длинные ноготки подцепляли бирюльки там, где пасовали старушечьи пальцы.
«Вел», – говорили и дети, подражая няньке. А не гувернантке, как надеялись мама и папа…
«Черт знает что. Проснись, – приказал он себе. – Человек убит, – напомнил. – Пошел, ну».
Он стряхнул капли. Промокнул лицо рукавом. Спустил воду. «Даже шнур не оторван», – тупо удивился. Шнур был богатый: толстый и завершался шелковой кистью. Под звуки водопада Зайцев отодвинул щеколду. И едва не ушиб санитара. Прибыли медики забрать труп.
– Господи, – только и сказал один на пороге комнаты.
– Стало лучше, – заметил Серафимов. – Было куда хуже.
– Не пролезем с носилками.
– Сима, давайте выносить ее в коридор, – приказал Зайцев.
– Я ноги возьму, – вызвался Серафимов.
– Я тоже голову не хочу, – поддразнил Крачкин. Шутя. Но шутя лишь отчасти, услышал в его тоне Зайцев. Милиционер Сарафанов деликатно зашел за рояль, чтобы про него не вспомнили.
Им всем приходилось видеть трупы и похуже – в чисто физическом смысле. Воняющие самым страшным запахом на земле. С месивом вместо лица. Разложившиеся. В этой покойнице было что-то жутковатое в смысле отнюдь не физическом.
– Нефедов.
Нефедов послушно соскочил с уступа. Отряхнул руки. Зашел в изголовье кровати. Переложил руки мертвой на грудь. Взял ее под плечи.
– Раз, два, три.
Она была тяжелой, все мертвые тяжелые. Носилки лежали в коридоре на полу. Соседи стояли, как стадо овец: молчаливым кружком. Зайцев уловил движение взметнувшейся ко лбу руки: кто-то осенил себя крестом.
Серафимов опустил ноги убитой. Зайцев выпустил из рук туловище. Нашел в толпе соседей лицо Самойлова: нашел что-нибудь? Тот прикрыл глаза: да. Отлично.
Нефедов последним осторожно уложил плечи, голову. Потом опять приподнял шаль и посмотрел на убитую долгим взглядом.
– Красивая баба, – заметил один из медиков. – Свое отпрыгала.
К цинизму медперсонала обитатели квартиры явно не привыкли.
– Сам ты баба, – донеслось от стада соседей. Женщины загалдели:
– Это актриса знаменитая! Дикари… Типун те на язык. …Я тя щас сама так отпрыгаю, зенки повылазят… Как вам не совестно, молодой человек.
Кем была их соседка, очевидно, знали в квартире все.
Медики поспешили поднять носилки, понесли к выходу.
Зайцев остановился на пороге комнаты. Следы их работы были, конечно, видны. Там и сям теперь зияли пазухи и провалы. Но хлам ужасал по-прежнему. «Они правы. Что искать в этом бардаке? Как понять, что пропало? И что здесь странно – если странно примерно всё».