Вспомнился мой сон в обители, от которого я проснулась, кашляя и задыхаясь от запаха дыма.
— Не забивайте себе этим голову! — напутствовала меня экономка. — Вон как опечалились сразу… Вы ведь, ваша милость, не хальфданка и не колдунья — вам-то чего бояться? Пусть пока и женаты с герцогом только по бумагам, так за прочим дело не станет. Вот встанет он на ноги, тут и… Госпожа Ортензия уже вовсю готовится. Хочет поскорее прабабушкой стать, да и кто бы её за такое желание осудил? У меня-то первый правнук вот-вот родится. Станет Луиджи дядюшкой. Сразу взрослым парнем себя почувствует.
— Мне пора, — сказала я, поднимаясь. — Спасибо, что рассказали. Луиджи пусть завтра приходит в библиотеку в то же время, что и обычно.
Хотелось немедленно поделиться полученными сведениями с Янисом, но я решила, что он уже спит. Поднялась к себе в спальню, где ярко горели свечи, а на постели дожидалась приготовленная горничной выстиранная ночная сорочка. Работающие в замке девушки больше не удивлялись тому, что я предпочитала одеваться и приводить себя в порядок самостоятельно, однако каждый день прибирались в комнате и старались сделать моё существование как можно более комфортным. Постепенно я ко всему этому привыкала. Как и к тому, что теперь меня называли «ваша милость», а безымянный палец украшало обручальное кольцо, свидетельствующее о том, как сильно изменилась моя жизнь за недавнее время.
Мне не давала покоя ещё одна мысль. О каких таких приготовлениях шла речь? И бабушка Себастьяна о них упоминала, и вот теперь экономка. Как они связаны с теми обрядами, о которых по дороге проговорился поверенный? От мысли, что это напрямую касалось меня и моего ближайшего будущего, становилось не по себе.
На другой день я пересказала услышанное от экономки Янису. Северянин, в чём я уже успела убедиться, давно научился прятать собственные чувства, однако сейчас ему не удалось скрыть огорчения. Я его понимала — с настолько тёплым отношением к землякам ему оказалось непросто узнать о том, что бабушка лучшего друга почти наверняка приложила руку к тому, что молодую хальфданку обвинили в колдовстве и жестоко казнили, не позволив ни счастливо жить с любимым человеком, ни вернуться на родину.
— Больше о ней в замке ничего не слышали, — со вздохом добавила я, подавив порыв ласково коснуться его плеча. Почему-то подумалось, что моего утешения Янис бы не принял. — И говорить о случившемся тогда госпожа Ортензия строго-настрого воспретила.
— Ты не выяснила, как её звали? — спросил он.
— Совсем запамятовала! — покаялась я. — Но ещё не поздно уточнить. Конечно, бабушка Луиджи помнит о запрете старой герцогини, но мне она благодарна за обучение внука, потому и пошла на уступки.