Тэрим оборачивается назад и обеспокоенно смотрит на Чонина. Тот прослеживает за её взглядом и видит перед собой старших из своей стаи. Совет-таки принял решение. По другую сторону собралась китайская стая. В ряд, где стоят старшаки, подтягиваются и ребята.
— Она ничья, — повторяет Фань, только спеси в голосе поубавилось — Чонин изрядно измотал его.
— Что же вы, братья, мы же не в средние века живём, — подаёт голос старейшина.
Чонин возвращает внимание на лежащую без движений Раныль и пытается справиться с бешено колотящимся сердцем.
У них с Раныль установлена ментальная связь на фоне эмоциональной привязанности — по большому счёту, Раныль сама позволила этому случиться. Тогда, в самом начале их недо-знакомства. Она была до ужаса открыта его влиянию. А затем всё это перетекло в нечто крепкое и труднообъяснимое.
Соглашение между стаями гласит, если на человека, имеющего связь с оборотнем, но не имеющим метки принадлежности, посягнет кто-то другой, его должны будут отдать.
Чонин никогда не думал о том, чтобы пометить кого-либо, ведь это равносильно убийству.
И прямо сейчас у Совета не останется выбора кроме как отдать Раныль во избежание войны.
«Да чёрта с два».
— Что ты задумал? — Кёнсу, чувствующий изменения в настрое Чонина, обеспокоенно взглянул на друга.
— Она ничья, — повторил словно мантру Фань, зверея на глазах от бездействия Совета, — Мы в праве её забрать. Она ничья.
Чонин смотрит на умиротворённое лицо девушки, причинить боль которой хотел бы меньше всего на свете, и которую ни за что никому не отдаст. Даже ценой своей жизни.
Он вонзает клыки в девичье предплечье, достаточно сильно, чтобы остался след. Раныль выгибает от боли, однако девушка не приходит в себя, лишь болезненно ломает брови, кривясь. Чонин роняет пару солёных капель на свежую рану, тяжело дыша утыкается ей в шею.
«Прости».
— Чонин, нет, — ошарашено шепчет Тэрим, поняв всё сразу же.
Молодой волк оборачивается ко всем лицом, замечая, как полукруг из волков застыл в ожидании. У Чонина на пасти красуется её кровь.
— Теперь она — моя.
Раныль хмурится от нарастающей боли, тянущейся по всему телу. Тэрим прижимает рукой рану, не переставая плакать.
Метка горела красным.
Первое, что услышала девушка, как только открыла глаза — разъярённый голос бабушки. Затем горячие капли слёз на своей руке и беспорядочные нашёптывания: «Прости, прости, прости…»За что та просит прощения — неплохо было бы узнать.
Её трясло. Ноги не хотели слушаться, так и не сумев сдвинуться, когда Лу Хань, щедро раскрыв свою волчью пасть, делает прыжок в её сторону. Глухой стук собственной головы о мягкую почву земли. Наполнившиеся горькими слезами глаза Тэрим…