Мы с Яной согласно закивали, подтверждая слова старушки.
— А квартира? — Красовская кивнула на старую дверь.
— А что квартира? — бабулька подтянула поближе поводок, притягивая лохматое чудо поближе к себе. — Говорит будет сдавать, а пока просила приглядеть за ней меня. Мы с Манькой подруги были…Царство ей Небесное.
Такого чуда мы и ждать не могли! Теперь оставалось раскружить старушку на посещение квартиры умершей Калиновской. Яна все-таки была настоящим журналистом. Она быстро ухватила мою мысль на каком-то подсознательно уровне. Увлекла старушку за собой, весело что-то ей щебеча. Через пару минут мы уже сидели в квартире напротив и пили чай с малиновым вареньем, заедая его вкуснейшими оладушками. Вместе выслушали историю их знакомства с Марией Степановной, последние сплетни, и я даже я не заметил, как мы оказались в малогабаритной квартирке Калиновской.
Все вокруг имело какой-то оттенок траура и скорби. Даже воздух внутри был какой-то тяжелой, все еще несло свечами и тающим парафином. Внутри три комнаты со старой полуразвалившейся советской мебелью, трюмо, кровать, застеленная потертым покрывалом. Все вокруг носило отпечаток уныния и запустения. Глафира Аркадьевна вместе с Яной отправились в зал смотреть фотографии Марии Степановны, а я неловко затоптался в прихожей, стараясь осмотреться. Передо мной были две двери, выкрашенные белой краской, ведущие в санузел. Я легонько толкнул дверь внутрь, оказавшись в кромешной темноте. Думаю Глафира Аркадьевна не будет против, если я сполосну руки. Зашарил по стене в поисках выключателя. По старой советской привычке он оказался не под рукой на уровне бедра, а где-то вверху. Вспыхнул свет, и первое что мне бросилось в глаза эта стена над раковиной, на которой четко отпечатался след, висящего здесь ранее зеркала. Но сейчас его не было! Изогнутый гвоздик сиротливо торчал над заляпанной плиткой в красный цветочек. Бросился к раковине, уже ни на что не надеясь. Зеркало кто-то убрал из ванной!
Неожиданно мой взгляд упал на полочку с туалетными принадлежностями. В стаканчике с зубной щеткой торчал свернутый втрое листок бумаги, вырванной из школьной тетради в клеточку. Я аккуратно вытащил его оттуда и развернул. Послание было написано крупным ровным почерком без завитушек и ятей.
Дорогой Дворкин, если ты читаешь это письмо, то уже добрался до моей Марии Степановны. Жаль старушку… она была одной из лучших в роде Калиновских, но ее смерть на твоей совести. Если бы ты не вздумал бежать из Зазеркалья, то и она была бы жива, а теперь увы…