— Здравствуй, Васильич, — поздоровался один из сержантов срочников, ведущих зеков на работы.
— Здравствуй, здравствуй, соколик, пригнал народ?
— А то как же… Все как по списку! — усмехнулся солдатик. — Ровно восемь рыл. Для уборки плаца…
Прапорщик критически оглядел плац, потом посмотрел на небо, которое и не думало проясняться, покрытое сине черными густыми кучевыми облаками, то и дело сыплющими мокрый пушистый снег, и усмехнулся.
— Ну, разбирай, тогда орудия труда, благословясь… — он вдруг совсем по-молодому подмигнул зекам и внимательно посмотрел на Острого, который в отличии от остальных, которые пошли с неохотой разбирать лопаты, остался на месте, засунув руки в карманы брюк. — А чего же ты, соколик, стоишь? Аль стесняешься?
— Васильич, — фамильярно обратился авторитет к прапорщику, — ты же знаешь наши законы не хуже меня, вон сколько лет на зоне вертухаем оттарабанил. Зачем воздух зря волнуешь, — Острый сплюнул так и оставшись стоять на месте, — мне работать на «хозяина» западло…
Прапорщик горестно вздохнул и кивнул в сторону гаражей Острому.
— Пошли тогда что ль погутарим чуть-чуть? Соскучился я Острый по живому общению с представителями воровской интиллегенции. Хучь ты душу отведешь…
Вор бросил настороженный волчий взгляд по сторонам, будто ища на себе взгляды сокамерников, но те усиленно гребли снеговые кучи к краю плаца, чтобы потом на носилках вынести их за территорию. Никто не обращал внимания на завязавшийся разговор между охранником и заключенным. Даже шестерки Шкет и Рваный усиленно махали лопатами, чтобы побыстрее свалить из морозных колючих объятий в относительно теплую камеру с ее мокрыми стенами, легкой изморозью на треснувшем окне и удобной шконкой.
— Ну пошли, Васильич… — наконец тихо проговорил он и двинулся вслед за прапорщиком.
В каптерке копошились шныри, перебирая рваные матрас, перекладывали подушки и кое-какую одежду. Особо не церемонясь прапорщик послал их на пищеблок за чашкой кофе, а сам уселся на старый колченогий табурет в центре комнаты. Указал место напротив Острому.
— Базар есть, Острый… — он замялся, видимо не зная с чего бы начать. Снял шапку, почесал седую, почти лысую голову и достал сигареты.
— Кури… — подождал пока вор возьмет сигарету и прикурит отсыревшими спичками.
— О чем базар, Васильич? — с наслаждением Острый выпустил из тонких обветренных губ облако терпкого вкусного дыма. Даже «Бонд» после месяца одной лишь «Примы» казался верхом блаженства, потому и смаковал авторитет его чуть горьковатый, щекотавший горло вкус.
— Есть у тебя в камере человечек один… интересный очень… — начал из далека прапорщик, тоже закуривая. — Харламов…