Когда в приемную для посетителей вошла Катя, из-за спины у нее выглянула милейшая Анна Дмитриевна. Старшая инспектриса не стала проходить дальше, а только смотрела на свою племянницу, стоя на пороге распахнутой двери. Денисьева поднялась на ноги и направилась к выходу из комнаты. На продолжавшую говорить у нее за спиной старушку она еще менее обращала внимания, чем до этого. Та протянула ей вслед сверток, но он так и остался висеть в ее вытянутой и слегка подрагивающей от старости руке. Проходя мимо Денисьевой по центру приемной комнаты, Катя не удержалась и заглянула ей в глаза. В ответ на нее посмотрели два равнодушных и, очевидно, давно все решивших камня.
Развлеченный непривычными для него картинами институтской жизни Владимир Николаевич как будто даже запамятовал, чего ради он явился сюда, однако, завидев племянницу, приободрился. Встал ей навстречу, неловкой рукой вынул большой красный крест на широкой ленте, который до сего момента, сам не замечая того, поглаживал двумя пальцами у себя в кармане, затем слегка запутался в ленте и, наконец, надел орден себе на шею.
— Вот, — сказал он остановившейся напротив него Кате. — Святой Владимир… И сразу третьей степени.
Владимиру Николаевичу Зарину к этому времени исполнилось уже сорок четыре. Три года назад его стремительная, много и ярко обещавшая карьера внезапно остановилась, и по получении пенсионного звания полковника он был спешно отправлен в отставку — что называется, «по болезни». Какая неизлечимая хворь могла распорядиться судьбой энергичного офицера со столь неожиданной и, как тогда виделось, необратимой силой — оставалось только догадываться, но теперь, судя по его лицу, дело пошло на поправку. Хотя орден он все же принес в кармане. То ли сам еще не до конца поверил, то ли боялся сглазить.
— И намекнули, что это еще не все, — выдохнул он, протягивая руки, чтобы обнять племянницу.
— Другой орден дадут? — спросила его твердое, как камень, плечо накрепко прижатая к этому плечу Катя.
— Выше бери! — прогудел у нее над головой растроганный голос. — Выше! У нас теперь вообще все наладится.
Он отодвинул от себя Катю, отпустил ее и, ничуть не таясь, вытер ладонью уголки своих глаз.
— А департамент этот почтовый пусть горит синим пламенем! И, главное, что отсюда тебя заберем! — Резким взмахом руки он обвел всю приемную, едва при этом не сбив на пол старушку, направлявшуюся к выходу.
— О, простите! Простите! — закричал Владимир Николаевич, от испуга чуть приседая на толстых и чрезвычайно крепких ногах и собираясь, по-видимому, обнять в своем порыве отшатнувшуюся от него посетительницу, однако на лице его было написано столько брезгливого снисхождения, словно он находился в какой-то презренной богадельне, а сам уже состоял в должности как минимум командира армейского корпуса.