Чудово, Великий Новгород, Валдай… Колокольчиком звенит дорога. Ты хотела покоя, Леночка! Никогда в жизни ещё тебе не было так спокойно, как в эти пару часов бешеной скачки до автозаправочной остановки. Спина мужчины, к которой уже хочется прижаться щекой и скакать, скакать… А мысль, неутомимая, быстрая, благодарно платила мечте образами памяти.
Чёрный конь всхрапнул, замотал мохнатой головой, переступил всеми четырьмя копытами. Свадебный поезд, опушённый соболями, овеянный ладаном, сияющий самоцветами. Крещённая в греческую веру византийская принцесса, получившая имя «мудрости» после имени «жизнь», выдержала страшный ненавидящий взгляд римского прелата. Выносной хрустальный крест, что специально был отдан ей в приданое, дабы предшествовать ходу венчальной процессии, оказался отвергнут духовным пастырем будущего мужа. Не бывать латинскому кресту впереди православного! Ничто не брало бородатого упрямца в белом головном уборе. Ни слово разумное о том, что в Херсонесе Таврическом крест сей обвенчал Русь с христианством. Ни мольба о снисхождении. Ещё в пятнадцати верстах от белокаменных кремлёвских врат ближний боярин жениха, Фёдор Давыдович Хромой, навис, аки тучища с градом и каменьями, над жидковатым папским легатом Антонио Бонумбре и велел тому подчиниться приказу великого князя «крыж» отправить в обоз. Полемика русского медведя с ощетинившимся римлянином была краткой: боярин в ответ на возражения и шипение просто вырвал церковную утварь из рук гостя, да и всё. Не бывать тени латинской веры на земле русской, так сам митрополит Филипп велел! Синьор Антонио тут же вцепился в воспитанницу кардинала Виссариона и стал напоминать Зое Палеолог, какая роль и миссия ей, бесприданнице, доверена в медвежьих лесах Московии. «Не возражайте мне, синьора, вы ведь знаете, что гнев покровителей ваших как медленный яд — убивает на расстоянии, долго и мучительно. Ежели не примет католичество русский государь, как это совершил отец ваш Фома, род ваш проклят будет в назидание и во исполнение того же наказания, на Константина объявленного. Да вы меня не понимаете, синьора? До последней девочки в роду, пятьсот лет потомкам вашим ждать преображения из доли покаянной». София сдавленно отвечала, что не в силах сопротивляться насилию. Требовать даже супруга не всегда может, невесту бесприданницу тут же спровадят восвояси! Сдёрнув с ладони меховую перчатку, что на новой морозной родине назвали varejka, она с робкой надеждой прикоснулась к гладкой поверхности креста. Резное дерево ответило лёгким теплом, горный хрусталь — зимним холодом. Чего же больше будет в её жизни здесь? Племянница последнего императора подняла глаза: на неё почти в упор смотрел статный черноглазый красавец, совсем юноша, прибившийся к процессии в венгерских землях. Кажется, Петр? Из греческих земель. Да, так тому и быть. Надо сказать великому князю Иоанну, что у креста должна быть своя былина: пусть его как бы прислали греческие патриархи во благословение российского государства. И тогда использовать его на процессиях крестных ходов. Ведь впервые именно такой крест явился императору Константину перед судьбоносной Мильвийской битвой с вещим словом «с ним победишь». Как бы ни старались на берегах мутного Тибра выбить из неё веру предков, она была и останется верна греческой церкви. Ведь даже слово Христос, прозвище Спасителя, — греческое. Означает оно мессия. Зоя подняла глаза к тёмному, в редких всполохах голубизны, небу своей новой родины, осеннему небу, ноябрьскому, неприветливому. Губы зашептали странную, нездешнюю и не тамошнюю, неканоническую молитву, идущую от самого встревоженного, пропускающего удары сердца. «Господь вседержитель, оставь нам долги наши. Предаю врагов моих в руки твои, и молю лишь об одном: пусть даже мысль о них не касается ни меня, ни моих близких». Сверлящий неистовой злобой взгляд сеньора Бонумбре гнался за её мыслью, вгрызался в тревожное и радостное ожидание свадьбы с князем. Снова дунул пронизывающий осенний ветер, сорвал с белоствольных берёз золотые сердечки увядшей листвы, закружил их в хороводе.