Охота (Беннетт) - страница 19

– Целая куча вопросов.

Она жестом указала на тяжелую деревянную дверь, где значилось мое имя, и имя Господи-боже (то есть настоящее ее имя), и где на доске для сообщений висело множество записочек, все для моей соседки.

– Идем?

Я открыла дверь. Господи-боже была уже там, разлеглась на постели. Похоже, из часовни она выбралась быстрее, чем я. При виде Эсме она сразу вскочила и только что не по стойке «смирно» вытянулась.

– Мы бы хотели побыть наедине, – ласково сообщила ей Эсме.

Господи-боже залилась яркой краской, с ненавистью глянула на меня и выскочила из комнаты.

Я расстегнула плащ, в котором ходила в часовню, швырнула его на стул. Чемодан на колесиках валялся открытый и пустой на кровати, мои одежки были разбросаны повсюду. Эсме присматривалась к этому беспорядку – и ко мне.

Я злилась на себя. Привыкла считать себя сильной молодой женщиной, феминисткой, но стоило Генри пригласить меня в Лонгкросс, и я изменила сестрам и впала в истерику, ах что же мне надеть. На всех уроках переставала внимать братьям и мечтала наяву, как пройдусь по Лонгкроссу в элегантном твиде, как поплыву через озеро на лодке в белом платье, в каком выходят к чаю. Во всех сценариях меня сопровождал Генри де Варленкур, болтая со мной, улыбаясь мне. Вот только не было у меня ни твида, ни белого платья для чаепитий. И хотя имение Генри могло, в отличие от моих снов наяву, не быть совсем уж точной копией красивых картинок «Мерчант Айвори» примерно восьмидесятых годов, скорее всего, не слишком-то оно от этих пейзажей и интерьеров отличалось. Мои джинсы в обтяжку, шапочки с помпоном и забавные футболки на темы разных фильмов, которые папа мне часто покупал, конечно же были неуместны.

– Ты, главное, вообще не переживай из-за одежды, – успокоительно заговорила Эсме. – Если чего-то не хватает, в Лонгкроссе тебе подберут. Бери только необходимое – нижнее белье, побольше носков, в чем спать. А во всем прочем придерживайся классики.

Она обшарила мой шкаф и обувную тумбу.

– Итак! Белая рубашка. Джинсы. Два теплых свитера. – Она бросила их в чемодан. – Футболки… хм…

Она взяла в руки одну из футболок с изображением Носферату[6] и надписью: «По утрам умираю».

– Нет, – решила она, моего мнения вовсе не спрашивая, и взяла другую, простую белую футболку. – Вот эту.

Эсме перерыла все мое добро, отвергая дикарские вещи и складывая в чемодан все то, что хоть отдаленно соответствовало стандартам Средневековцев. В итоге вещей набралось до ужаса мало. Наконец она обернулась ко мне:

– Есть у тебя выходное платье?

Еще один вопрос, которого мне никогда прежде не доводилось слышать, но по крайней мере на этот я могла ответить. Выходное платье у меня как раз было. Моя мама, работавшая костюмершей в кино, сшила мне волшебный наряд перед тем, как нас бросить. И вот загадка: ушла-то она не вчера. Она бросила папу и меня, когда мне было шестнадцать месяцев ровно.