— Номер, в котором он останавливался в гостинице, был небольшой?
— Нет, дорогой. Видя по номеру, что он был не беден, я не имел повода подозревать, что бриллианты не принадлежат ему.
— Но он вам говорил, что в нужде?
— Да, говорил, но он мог прокутиться и временно быть в нужде.
— Не говорил ли он вам, откуда приехал?
— Я не спрашивал.
— Полагаете вы, что это был москвич или нет?
— Наверное, нет, во-первых, потому, что он жил в гостинице, во-вторых, потому, что, идя со мной из моей конторы пешком в гостиницу, он не знал дороги, поворачивал в те улицы, в которые не следовало, и я должен был ему указывать дорогу.
— В здешнем городе вы сами никогда прежде не бывали?
— Не бывал.
— Больше ничего не имеете дополнить к вашему показанию?
— Ничего не имею.
— Прошу вас выйти в другую комнату, пока я составлю протокол допроса.
Аарон вышел, сопровождаемый конвойными.
Я еще не спросил у Аарона, не имел ли молодой человек, продавший ему бриллианты, какого-нибудь признака поранености.
Прямой вопрос мог дать ему средства построить целую систему защиты во вред исследованию дела, подробности которого, во всяком случае, ему были известны из газетных известий. Неосторожные вопросы нередко затемняли дела, гораздо менее сложные.
Но так как сам Аарон ничего не говорил о такой примете, которая должна была броситься в глаза, я заключил одно из двух: или весь его рассказ был вымышленный, или предположение Кокорина было ошибочно. Когда были готовы протокол допроса и постановление о взятии Аарона под стражу, я снова приказал ввести его и попытался навести на рассказ об этой примете.
— Скажите, — спросил я его, — если бы я вам сейчас показал того, кто продал диадему, по каким приметам узнали бы вы его, когда так мало запомнили его личность?
— Я, вероятно, узнал бы черты лица; я мог бы узнать его по платью.
— Но продажа вам диадемы совершилась давно; платье может быть переменено. Неужели же у вас в памяти не сохранилось никакого характерного признака того лица, с которым вы совершали такую подозрительную сделку?
Аарон потирал себе лоб, как бы стараясь что-то припомнить.
— Высокий, красивый мужчина, — проговорил он, — лет двадцати пяти… синее пальто… баранья шапка… больше ничего не могу припомнить.
— Не был ли он ранен? — спросил я его неожиданно.
— Нет.
— Подпишите протокол.
Он прочел и подписал.
Я ему объявил постановление о заключении его в тюрьму.
— За что же меня в тюрьму? — жалобно говорил Аарон. — Где же справедливость? Я буду жаловаться.
— Закон обязывает начальников мест заключения предоставлять арестантам все необходимые средства для написания жалобы. Смотритель тюремного замка вам даст бумагу, перо и чернила. Жалобу напишите в окружной суд. Ее из тюрьмы препроводят ко мне, а я с моим объяснением в тот же день представлю в суд. Но предупреждаю вас, что ваша жалоба, в смысле освобождения из-под ареста, не будет уважена. Что вы не убийца — я в этом почти не сомневаюсь. Но из двух предположений одно должно быть верным: или вы укрываете убийцу и делитесь с ним барышами от продажи бриллиантов, или вы, не зная убийцы, приобрели вещь, заведомо добытую путем преступления.