И я стал говорить – тихо, медленно, тщательно взвешивая слова. Рассказал о людях, которые здесь погибли, о своем разговоре с Регаром, о том, какое решение я принял и чем руководствовался. Закончив, уставился в пол и сказал:
– Вопросы?
– Вы рассчитываете, что эвакуация пройдет гладко?
– Надеюсь.
– Представляют ли опасность террористы?
– Их раздавят.
И я двинулся прямо на них, они поворчали, но расступились, и тут я, словно на стену, натолкнулся на вопрос:
– Вы не боитесь, что однажды все повторится? Что это только начало?
Его задал седой пожилой мужчина, чем-то выделявшийся в толпе, – видимо, настоящий научный обозреватель, а не липовый, которым столь бездарно попробовал прикидываться я. Настоящие научные обозреватели, как правило, люди серьезные и образованные…
Я не ответил.
– Доброе утро, Анна.
– Доброе утро. Снова ушли ни свет ни заря? Как ваши дела?
– Дела мои кончились, – сказал я. – Баста-финита. Можно уезжать. Или улетать. Или уплывать. (Нужное подчеркнуть.) Одним словом, убираться ко всем чертям.
– Неудача?
– Наоборот. Вовсе даже наоборот.
– Тогда почему у вас такое лицо?
– Ох, Анна… – сказал я. – Иногда и удача нагоняет тоску. В особенности если абсолютно неизвестно, что считать поражением, а что удачей…
Я обернулся на звук затормозившего у калитки автомобиля. Стоял на веранде, сжав толстые перила, а они шли ко мне, великолепные гепарды. Первым браво шагал Лудо-Младо, огромный, пухлощекий, с холеными запорожскими усищами, и его куртка едва заметно оттопыривалась на животе – «эльман», как всегда, заткнут за брючный ремень. Кличку ему дали не зря [1]. Следом шел Длинный Генрих, высокий, меланхоличный, в заветном полосатом галстуке, который он лет восемь надевает, отправляясь на самые рискованные дела – стало быть, он и нынешнее причислил к таковым, в чем я с ним абсолютно согласен. И замыкал шествие Мышкин Мучитель, являвший собой во плоти образ рассеянного молодого гения из фантастических фильмов – но встань перед ним пяток антиобщественных личностей с ломами наперевес, ломы оказались бы завязаны у них на выях… Он и в самом деле некогда был биологом в древнем городе Кракове.
Они набросились на меня, жали мне руки и хлопали по спине, потрясая пачкой экстренных выпусков местных газет, с ходу пошли разговоры о грандиозном успехе, будущих награждениях и несомненном триумфе.
И тут, как в плохом романе, зазвонил телефон. Анна, которую они уже втянули в веселье, ушла. С лица Лудо-Младо медленно сползла улыбка. Генрих сосредоточенно обрывал голубые граммофончики оплетавшего веранду вьюнка.