— Что же ты молчишь, шумный брат?
И я словно из оков вырвался или с цепи сорвался. Выскочил на трибуну и как закричу:
— Это «кукушкины дети» затеяли бунт! Мы, бедняки, дети бедняков, хотим учиться на родном языке! Они нарочно нас отсеяли, а мордатых сюда набрали! Это неправильно! Не слушайте их!..
Меня пытались перебивать, мне тоже кричали «долой», но я кричал громче всех. И выкрикивал всё, что наболело. И про недостаток еды, и про издевательства Захвоста, и про то, что у Андрона отец кулак, а у Пряничного торговец… Унять меня было нельзя. Слишком накипело.
Я чуть не лопался от натуги, пылал в огне, а пот вытирал на своём лбу наш важный директор Иерихонов. И краснел толстый завхоз, обмахиваясь ладонью и страшно вращая выпуклыми глазами, словно хотел меня съесть.
И бунт от моего крика словно переломился, словно осел, словно у кулацких ребят я вышиб дух — они сразу притихли.
А товарищ Пальмин приободрился, на щеках его заиграли мускулы. Он хлопнул по столу ладонью, когда Толька-попович хотел что-то ещё крикнуть:
— Довольно демагогии! Всё ясно!
И закрыл собрание.
А меня обнял за плечи и сказал:
— Ну, ты молодец, не поддался «кукушатам»! На том и держись. Не будь тихим, будь шумным, за тобой вся бедняцкая сила! За тобой будущее, мой шумный брат!
Он был русский, этот могучий седой человек в кожаной куртке, и мне понравилось, что он меня, маленького, назвал и товарищем и братом.
А в особенности это понравилось Оле. Она хлопала в ладоши и повторяла:
— Шумный брат! Шумный брат! Как хорошо ты оправдал своё прозвище!
Бунтовщицкое собрание было закрыто, но шум среди учеников интерната не утихал. В классах, в коридорах, в спальнях общежития всё ещё продолжались споры — учиться ли нам или не учиться на родном языке.
Я изо всех сил спорил за то, чтобы учиться. И некоторых ребят убедил. Из тех бедняков, что удержались, не отсеялись.
Но противники мои были сильней. В особенности некоторые старшеклассники и их коновод попович Толька.
Однажды он совершенно загнал меня в угол. Я говорю:
— Родной букварь кто нам дал? Советская власть! На родном языке кто нам помог учиться? Сам товарищ Ленин. Значит, кто за Ленина, тот за родной язык!
— Вот и врёшь! — заявил Толька. — Кто за Ленина, тот за русский язык.
— Почему?
— А потому, что Ленин-то русский!
— Нет, Ленин всеобщий. Для всех наций и республик!
— Республик много, а Ленин один… И если Ленин над всеми главный — значит, и русский язык главней всех! А если ты воюешь за свой, мордовский, — значит, ты не за Ленина! У тебя национальная ограниченность!