Шумный брат (Пинясов) - страница 29

Но вместо веселья за праздничным столом я плакал, лёжа вниз лицом на холодной, голой скамье:

«Неужели все меня покинули, все забыли? Никому не нужен? Никто не выручит?»

Нет, Олины родители меня не забыли. Они утром зашли за мной в общежитие. Их встретил Бахилов. Его снова назначили на прежнюю должность. Без него будто бы стало меньше порядка. Воровство и прочие происшествия. Теперь даже те нехватки и недостачи, которые обнаружила комиссия, он сваливал на ребят. Будто это воровали те, которые удрали из интерната и не вернулись, «отсеившиеся бедняки».

Завхоз поступил снова как прохвост: с притворной улыбкой он соврал Олиным папе и маме, будто я на экскурсии, которую организовали для сирот интерната. Детей повезли прокатить по реке, затем в совхоз, где им будет угощение. Всё это было верно. Только я был совсем на другой экскурсии. И не один.

Утром в камеру ввалилась куча оборванных ребят. Шумно, весело — кто на своих двоих, кто на четвереньках, а один даже на руках.

Завидев меня, один парень, самый рваный и чумазый, взял под козырёк и отрапортовал:

— Ну, старший, принимай парад! Пополнение пришло! Давай прописывай!

— Как прописывать?

— А вот как!

Ребята по сигналу вожака стали выдирать из своей одежды узкие тряпочки, тесёмки и вить из тряпья верёвку. Вскоре она была готова, крепко свитая, тугая как палка. Вожак сунул мне в руки верёвку:

— Действуй!

Не понимая, как это можно прописать верёвкой — это же не карандаш и не перо, — я несмело взял верёвку.

— Гвардия, стройся! — грозно крикнул их атаман.

И передо мной возник строй оборванцев.

— Смирно!

Какое там! Они не могли стоять смирно. Все кривлялись, гримасничали, показывали языки. И были как чертенята, сорвавшиеся с церковной картины.

— Ну, начинай! — крикнул атаман.

Я не понял, что должен делать. Оказывается, я должен был хлестать верёвкой каждого новичка, вступившего в камеру. Я пришёл сюда раньше и должен был принять их, как старожил, «прописать». Таково тюремное правило.

Я в тюрьме не бывал, порядков этих не знал и подчинился вожаку беспризорников, человеку в этих делах, по-видимому, очень опытному.

По очереди хлестал ребят верёвкой, стараясь сделать не больно, и спрашивал:

— Как звать?

— Гусак! — сказал один.

— Петух! — крикнул другой.

— Баранчик!

Ни у одного не оказалось человеческого имени. Вожак назывался «Вороном».

— Худо прописываешь, — обозлился он, когда я его ударил слегка, — ловчишь, надо крепче! А ну-ка, дай отпишусь, узнаешь, как надо! — И он вырвал у меня из рук верёвку. — Как зваться будешь?

— Сашей, — сказал я.