Первым, что он увидел, было лицо королевы, побелевшее от горя.
Вторым – тело брата, распростертое на кровати.
Третьим и последним – то, что грудь Рая медленно вздымается и опадает.
И от этого движения, такого малозаметного и такого драгоценного, у Келла перехватило дух.
Буря в голове, с которой он давно и тщетно пытался совладать, наконец утихла. Яростная вспышка ужаса и горя, радости и надежды сменилась странным спокойствием.
У него словно гора с плеч свалилась. Рай живой. Келл просто не почувствовал слабое биение его сердца сквозь собственный лихорадочный пульс. Даже сейчас сердце Рая билось едва заметно. Но все же он был живой. Живой. Живой.
У Келла подкосились ноги, но, не успел он упасть на колени, как она была рядом – на этот раз не Лайла, а королева. Она не подхватила его, а мягко опустилась рядом. Ее пальцы прижались к его груди, стиснули складки плаща, и Келл отстранился, ожидая жестоких слов, удара. Он виноват. Ушел. Подвел ее сына. Чуть не потерял Рая во второй раз.
Но вместо этого Эмира Мареш склонила голову к его окровавленной груди и заплакала.
Келл замер, стоя на коленях, потом поднял усталые руки и осторожно обнял королеву.
– Я молилась, – шептала она снова, и снова, и снова. Наконец он помог ей встать.
Потом появился король. Он стоял в дверях, задыхаясь, как будто бежал стремглав через весь дворец. Рядом с ним был Тирен. Максим кинулся вперед, и Келл снова отшатнулся, готовясь к атаке. Но король ничего не сказал, лишь заключил Келла и Эмиру в объятия.
Объятия эти были нелегкими. Король держался за Келла, как будто тот был единственной каменной опорой в жестокий шторм. Стиснул до боли, но Келл не отстранился.
Когда Максим наконец выпустил его, забрав с собой Эмиру, Келл подошел к кровати брата. К Раю. Прижал руку к груди принца, чтобы услышать сердце. Вот оно, бьется, ровное, невозможное, и, когда его собственное сердце стало понемногу успокаиваться, он снова почувствовал в груди далекое эхо, еще слабое, но растущее с каждым ударом.
Брат ничуть не походил на человека, близкого к смерти.
Щеки Рая горели румянцем, волосы вились блестящими черными локонами, и лишь влажные подушки и мятые простыни говорили о страдании, о борьбе. Келл прижался губами ко лбу Рая, надеясь, что брат проснется и отпустит одну из своих всегдашних шуточек – что-нибудь о девицах в беде, о чарах и волшебных поцелуях. Но принц не шелохнулся. И веки его не дрогнули. И пульс не участился.
Келл осторожно сжал плечо брата, но тот все равно не просыпался. Келл встряхнул бы Рая, если бы не Тирен – он осторожно тронул Келла за руку и отвел его пальцы прочь.