Последний шаг в будущее в духе Хаксли для Хиллари Клинтон можно считать философским, даже метафизическим. Представления Клинтон о детях отличаются большей универсальностью, чем ей кажется. Клинтон говорит: «Я никогда не встречала глупого ребенка» и утверждает: «В числе самых лучших богословов, которых мне когда-либо приходилось видеть, были пятилетние дети»[641]. Не позволяйте сентиментальной оболочке скрыть от вас суть данного высказывания. Завышая интеллектуальный статус детей, она одновременно занижает авторитет и самостоятельность взрослых. В мире, где дети неотличимы от взрослых, не станут ли взрослые подобными детям?
В либеральном культе детей явно прослеживается фашистская мысль. Дети и молодежь движимы страстью, чувствами, эмоциями, свободолюбием. Эти ценности были в почете у фашистов. Юность — это период, когда хочется совершать «необдуманные» поступки. Эти настроения, в свою очередь, тесно связаны с имеющим нарциссическую природу популизмом, который главным образом ориентируется на инстинкты масс. «Я хочу это сейчас, и мне все равно, если это против правил» — это в сущности детское популистское желание. Фашизм — это разновидность популизма, потому что лидер устанавливает «родительскую» связь со своими «детьми». Без эмоциональной связи между лидером и «народом», фюрером и нацией фашизм невозможен. «Я на вашей стороне», «я один из вас», «это наше общее дело», «я знаю, что такое быть в вашей ситуации» — вот типичные заявления любого фашистского и популистского демагога. Как говорит герой романа Роберта Пенна Уоррена «Вся королевская рать» (All the King’s Men) Вилли Старк, обращаясь к внимающей ему толпе: «Ваша воля — это моя сила. Ваша нужда — это моя справедливость». Аргументы, факты, разум — все это вторично. «Народ штата Небраска выступает за свободную чеканку серебряных монет, и я тоже являюсь сторонником свободной чеканки серебряных монет», — заявлял Уильям Дженнингс Брайан, самый любимый популист Америки. — Аргументы я найду позднее»[642].
Билл Клинтон постоянно заявлял о своей способности «чувствовать нашу боль». Многочисленные наблюдатели удивлялись его способности «подпитываться» от толпы, черпать энергию масс. Журналисты часто называли его «эмпатией» за его способность предугадывать желания аудитории. Это очень важное умение в политике, но никогда не следует забывать о том, что демагоги являются в первую очередь необычайно ловкими политиками.
Конечно, демагогия Клинтона по своей природе была явно женской. Он обещал раскрыть вам свои объятия, почувствовать вашу боль и защитить вас от «злых ребят» (республиканцев и «озлобленных белых мужчин»). Его девизом стало слово «безопасность» — экономическая безопасность, социальная безопасность, защищенность от глобализации, преступности, потери рабочих мест, чего угодно. Он был «первым президентом-женщиной», по мнению феминистской писательницы Мэри Гордон. Когда его обвиняли в провале или ошибке, его типичным ответом была фраза, характерная для перегруженной матери-одиночки: «Я так много работаю» — словно это было адекватной заменой правоты и эффективности. Его защитники, по существу, утверждали, что он выше закона, потому что, по словам Кэтлин Салливан из Стэнфордского университета, он был единственным человеком, который работает для всех нас двадцать четыре часа в сутки. Другими словами, он не был человеком; он был государством в его материнском воплощении. Безусловно, многим американцам нравилась его политика — или же им так казалось, потому что экономическое положение страны было стабильным — но они любили его за его удивительную материнскую заботу. Политическая эстетика в данном случае не отличалась новизной. Как отмечал Геббельс, говоря о популярности своего фюрера, «весь народ любит его, потому что чувствует себя в безопасности в его руках, как ребенок на руках своей матери»