Дергач вошёл без стука, плотно закрыл дверь и встал у окна, боком к Грибушину. Так он делал всегда, и хозяин кабинета закрывал на это глаза, считая причудой, а не неуважением. В узкую щель между бело-золотыми шёлковыми портьерами был виден лишь кусочек малолюдной улицы. Но Ян неотрывно смотрел на него, и Грибушин ни разу не пытался узнать, почему он это делает. Главное, что все полученные здесь распоряжения Дергач выполняет в срок и в точности.
Для Яна же это было своеобразной приметой. Так он, сам уже не помня почему, стоял перед местью Инквизитору, которая прошла безупречно. И перед следующим «поручением» Грибушина. На третий раз он отступил от своего будущего правила, и жертва едва не сумела выскользнуть из ловушки. Дергач с трудом, но исправил промашку. А потом интуитивно уловил связь между удачей и недолгим стоянием возле зашторенного окна – новые дела подтвердили, что так оно и есть. После этого всё пошло по накатанной. Звонок Грибушина, встреча, две-три минуты у окна – и у Леонида Валентиновича навсегда отпадала ещё одна жизненная сложность.
– …хоть на пять минут перевод задержит, я ему больше ни одного заказа не дам, – скучно цедил в трубку хозяин кабинета, и Яну показалось, что вместе со словами через мембрану пролетает ледяное крошево. – Пойдёт секонд-хенд у метро продавать. Всё.
Он аккуратно положил изящную, инкрустированную слоновьей костью трубку на рычаг. Телефон был точной и дорогой копией старинного аппарата, гармонично вписанного в общий стиль кабинета: зеркала, дорогое лакированное дерево, хрусталь, лепнина, позолота, вычурность…
– В общем, тут такое дело… Лаской-смазкой не сдвинуть, да…
Грибушин сделал паузу, словно подыскивая слова. Дергач удивлённо повернул голову, рассматривая одного из самых влиятельных людей города. Такое с похожим на очеловеченного носорога Грибушиным (бритая налысо голова, большой задранный кверху нос, глубоко посаженные колючие глазки, рубленые черты лица, мощный бочкообразный торс и такие же мощные, короткие руки и ноги) на памяти Яна произошло впервые.
Как правило, хозяин кабинета излагал проблему чётко, без запинки и лишних деталей. Вся встреча занимала от силы три минуты, немногим дольше Дергач задерживался лишь дважды.
Грибушин раздосадованно выдохнул сквозь зубы. Дотянулся до фигурной бутылки «Метаксы», наплескал в снифтер грамм сто, выпил залпом. Бросил в рот дольку лимона, прожевал и заговорил снова:
– Короче, я тут под стройку землю приглядел. За городом. Ну, там, элитный посёлок, всё по высшему разряду… Всё уладил, всё в рамках. Там деревушка никакая, Сафроновка, три с половиной двора со старичьём, остальное всё заброшено… Кого-то в квартиры переселил, у кого-то просто выкупил, без обмана. А с одним домом полная беда-чехарда. Бабка шизанутая, ни за что съезжать не хочет. Я сначала по-хорошему думал, два раза Натаныча отправлял с ней лясы точить. Он и дедушку Ленина уболтает своими ногами из Мавзолея выйти, а с бабкой сплошной брак-никак. Упёрлась. Первый раз ещё послушала немного, а на второй сразу выставила… Ну, Натаныч так говорит. А у меня впечатление сложилось, что он второй раз и не катался, в первый она его убедила туда нос не совать. Глаза у Натаныча были как у депутата на плакате – только слепой не поверит, но такое впечатление, что эту честность ему в голову вложили. И он теперь с ней неразлучно будет. Доказухи у меня голь-ноль, но чутьё-то не пропил: семафорит, не отмахнуться…