Поэт, имени которого, по правде сказать, Эди даже не расслышал, странно на него посмотрел и спустился к машине ждать эвакуатор.
Но все эти книги не защитили его сейчас. На секунду он захотел обрушить свой гнев на эти полки и скинуть все на пол под таким углом, чтобы книгам было больнее. Выплеснуть на них все разочарование, которое свалилось на него из-за девушек с разбитым сердцем, распространяющих вокруг себя радиоактивное облако чувства жалости и пробивающих трещины в стенах мировосприятия, и из-за одиночества, которое человек не в силах понять. Скинуть их на пол и стоять меж мертвых полок, как капитан тонущего корабля.
Но он этого не сделает, конечно. Он не такой.
Он вошел в кухню, закрыл за собой дверь и сел у маленького столика.
Старое красное полотенце, банка с остатками кофе, белый лист и синяя ручка ждали его за столом. Вверху листа его ровным почерком был написан список продуктов, которые надо купить во время еженедельного похода в супермаркет.
Люди – это облака из цифр, не более того. Рост, возраст, кровяное давление, быстрота реакции, средний пульс, количество клеток. Все измеряемо, все. За каждой волнующей мелодией стоит математика, за каждым захватывающим прыжком акробата стоит физика, а за каждым разбитым сердцем стоит химия. Идея о том, что грусть той девушки каким-то странным и неизмеримым образом отражается на нем сейчас, – это полное сумасшествие.
Он взял ручку и начал рисовать маленькие квадраты в уголке, словно ребенок, который пытается сдержать порыв активности, чтобы не мешать классу. Но это не помогло, и через полчаса он уже сидел за кухонным столом и смотрел в гневе на белый лист, лежащий перед ним.
На листе были написаны десять строчек.
Три аккуратные, официальные – в правом верхнем углу. Сахар, бумажные полотенца, стиральный порошок. И еще семь других, кривых, быстрых, испещренных правками, в противоположном углу. Пытающихся выстроить при помощи слов нечто не имеющее аналогов вне сферы эмоций.
Какой ужас, подумал он.
Я написал стихотворение.
Эди схватил листок, быстро скомкал в маленький плотный шарик и выкинул в мусорное ведро.
Дальше – провал в памяти. Словно кто-то другой овладел его телом, подумал за него то, о чем он уже не думает, почувствовал то, что он не чувствует, и написал это дурацкое стихотворение, смысла которого он не понимает и не хочет понимать.
Ему не нужны все эти художественные слабости. Он презирает их, всегда презирал. Он не готов впустить их в свою жизнь только потому, что какая-то там хрупкая девушка на перекрестке его разжалобила.