И Роджерс и Прайс получили приглашение явиться в резиденцию сразу после захода солнца. Это означало: ровно четверть восьмого.
Они подъехали к резиденции одновременно, но Прайс нажал на акселератор и первым прижался радиатором своего «мерседеса» к решетке ворот. Полицейский козырнул и принялся их поспешно отпирать. Миновав просторный и тихий двор, вымощенный каменными плитами, между которыми пробивались зеленые полоски жесткой травы, Прайс подрулил к самому козырьку подъезда, остановился и вышел из машины. Сейчас же к машине подбежал гвианиец, сел в нее и повел на задний двор, в гараж.
У подъезда Прайс задержался, поджидая Роджерса.
— Хелло, чиф! — весело, как ни в чем не бывало встретил он полковника.
— Хелло!
Полковник чуть поморщился — Прайс, как всегда, был навеселе.
Но тот сделал вид, что не заметил гримасы Роджерса. Да ему было и наплевать на гримасы этого «погорельца» — так Прайс про себя именовал полковника.
Роджерс знал, что Прайс его не любит, да он и не искал симпатии Прайса, презирая его за пьянство, за унылый, вислый нос, за долговязую нескладную фигуру, за то, что тот откровенно копит деньги и не уходит на пенсию, хотя ему давно бы пора уже выращивать розы в каком-нибудь тихом уголке Англии. Но до открытых столкновений у них не доходило. И сейчас полковник, изобразив на своем обычно бесстрастном лице наилюбезнейшую улыбку, хотел было пропустить Прайса в дверь первым, но тот задержался.
В его глазах Роджерс прочел вдруг вызов и удивленно остановился:
— Вы… что-то хотите мне сказать?
— Вот именно, — ответил Прайс, загораживая дорогу. От него густо несло спиртным.
Роджерс слегка отступил.
— Если речь идет о чем-то серьезном, то не здесь и не сейчас…
Он старался сохранить выдержку.
— Вы опять лезете к Николаеву, — тихо, но очень твердо отчеканил Прайс, приблизив к Роджерсу свое лошадиное лицо. — И я вам советую, слышите? Оставьте парня в покое!
— Да как вы смеете! — Голос Роджерса сорвался от ярости до свистящего шепота. — Вы… Вы…
— Хотите взять реванш за «Хамелеона»? — Прайс говорил холодным и жестким тоном. — Поверьте мне, жажда мести и сведение личных счетов никогда не приводили к добру. Потешите свое самолюбие, но повредите делу империи… то есть…
Роджерс злорадно ухватился за оговорку.
— Империи? Это вы все еще служите прошлому, сэр. Я же… Он не договорил: Прайс уже не слушал его, глаза старого полицейского были пустыми, он отвернулся и вошел в дом.
Роджерс на минуту задержался, перевел дыхание. Но собраться ему удалось не сразу: эта старая полицейская лиса угадала то, что Роджерс тщательно скрывал даже от самого себя: он ненавидел Николаева. И если других противников он устранял спокойно и безразлично, словно снимая с доски шахматные фигуры, то с этим русским мальчишкой было все по-другому. Он стал личным врагом. Нет, Роджерс не разрабатывал какие-то специальные планы против Николаева, но если этот парень сам ухитрялся подставляться под удар… Какого черта, например, ему нужно было болтаться на пляже, когда…