Таким вот образом мог рассуждать Треморель. Он вспомнил о множестве неудачных попыток такого рода, о поразительных историях, описанных в газетах, и, вне всякого сомнения, отказался от мысли о загранице.
– Это ясно, очевидно и бесспорно! – воскликнул папаша Планта. – Беглецов надо искать во Франции.
– Да, сударь, во Франции, – ответил Лекок, – вы совершенно правы. Подумаем же теперь, где и как можно укрыться во Франции. В провинции? Разумеется, нет. В Бордо, например, приезжий сразу привлекает всеобщее внимание, а ведь Бордо – один из крупнейших наших городов. Лавочники на Интендантском рву, топчущиеся у дверей своих магазинчиков, переговариваются, глядя на него: «А это что еще за господин? Вы его знаете?»
Правда, есть два города, где можно остаться незамеченным: это Марсель и Лион. Но оба они очень далеко, и путь до них долгий. А с тех пор, как появился электрический телеграф, железная дорога стала чрезвычайно опасна для беглецов. Правда, бегство убыстряется. Казалось бы, это хорошо, но, входя в вагон, вы отрезаете себе все пути к спасению и до самого прибытия остаетесь в пределах досягаемости полиции. Треморель понимает все это не хуже нас с вами. Поэтому исключим все провинциальные города. Исключим заодно Лион и Марсель.
– Значит, в провинции вообще нельзя спрятаться?
– Простите, одна возможность все же есть. Нужно просто-напросто купить вдали от всех городов, вдали от железной дороги небольшое имение и поселиться там под вымышленным именем. Однако это превосходное средство недоступно нашему герою: оно требует известной подготовки, на которую этот негодяй не мог отважиться, – за ним следила жена. Таким образом, поле поисков на удивление сужается. Отбросим заграницу, провинцию, большие города, деревни; остается Париж. Да, сударь, искать Тремореля нужно в Париже.
Лекок разглагольствовал с таким апломбом, так авторитетно – точь-в-точь учитель математики, выпускник педагогического коллежа, который, стоя у черной доски с мелом в руках, успешно доказывает ученикам, что две параллельные прямые никогда не пересекутся.
Старый судья слушал внимательнее любого школяра. Впрочем, он уже привык к необычайной проницательности сыщика и перестал изумляться. Последние двадцать четыре часа он только и делал, что следил за рассуждениями и догадками Лекока, и успел уже уловить механизм его расследования, пожалуй, даже усвоил его метод. Подобный ход рассуждений уже казался ему совершенно естественным. Теперь ему были понятны многие успехи нынешней сыскной полиции, казавшиеся раньше сущими чудесами. Но поле поисков, которое, по словам Лекока, сузилось, все еще представлялось судье необъятным.