«Пусть ярость благородная вскипает, как волна!» — все громче раздавалось над улицами Острыны.
Теперь уже и немцы услышали песню.
Мы неотрывно наблюдали за их поведением и увидели: серые, извивающиеся цепи врага остановились, замерли на месте. А потом одна за другой отхлынули в лес.
Что есть силы я помчался в центр местечка, откуда доносилась такая знакомая и близкая сердцу песня:
Идет война народная, священная война…
Когда я добежал до перекрестка, то увидел, что по широкой боковой улице на площадь монолитной колонной, по четыре человека в ряд, выходили люди в самой разнообразной одежде: в армейских гимнастерках довоенного образца, в пиджаках, перепоясанных ремнями. На груди у каждого автомат. Над колонной полыхало Красное знамя. И лилась всепобеждающая песня.
В Острыну вступили партизаны…
Колонна достигла центра площади, и прозвучала команда. Песня смолкла. Колонна остановилась. От нее отделился высокий, плечистый человек. Он крепко пожал мне руку и представился. Это был командир отряда белорусских партизан. Назвав себя, я сообщил об обстановке у местечка и попросил помочь в его обороне. Вскоре на окраинах Острыны расположились партизаны, вооруженные пулеметами и автоматами.
Теперь можно было дать разведчикам отдохнуть.
Но партизаны, которые за три года очень редко видели людей с Большой земли, не хотели отпускать солдат. Разведчики и партизаны обнимались, жали друг другу руки, дружески беседовали.
Наконец командир отряда вмешался:
— Солдатам надо отдохнуть.
И вот уже разведчики спят прямо на охапках сена, брошенных на пол в комнате, соседней с той, в которой разместился штаб отряда. В нее то и дело входили партизаны. Они докладывали о выполнении распоряжений, выслушивали новые приказания и снова торопливо уходили. §от вошел невысокий коренастый партизан. Он говорил не на чистом русском языке.
Решив свои дела, партизан собирался уходить и уже подошел к двери.
Я спросил его:
— Скажите, откуда вы родом?
— Я австриец, из Вены.
Между нами завязался разговор. Перешли на немецкий язык. И вот какую историю я узнал.
…Курт родом из пригорода Вены. Отец его — рабочий. Курт хорошо помнит 1934 год, революционные бои с австрийскими фашистами на рабочих окраинах Вены. Хотя ему еще и десяти лет не было, но патроны он и его товарищи рабочим подносили. А потом в 1938 году гитлеровцы оккупировали Австрию. Отца Курта, старого социал-демократа, посадили в тюрьму, затем отправили в концлагерь. В 1940 году его выпустили совсем больного, едва живого.
— Но изменить его убеждения они не смогли, — сказал Курт с уважением и гордостью. — Когда меня призвали в армию и должны были отправить на Восточный фронт, отец при нашем последнем разговоре сказал: «Курт, ты не должен воевать за наци». И все, больше ни слова он не добавил. Крепко пожал мне на прощание руку.