По крысиным лабиринтам шлындрают беспризорные, как кутята, голопузые дети в чирьях, в дерюжках, в калошах и материнских туфлях на высоких каблуках. Придумывают себе всякие забавы и игры, чаще паскудные и беспутные. Игрушками служат дохлые мухи, осколки черепицы и зеркал. Вижу: кривляясь и улюлюкая, волокут на веревке мертвого или живого щенка, как консервную банку. А вот два румяных малыша, красивые на вид, в ребячьем экстазе казнят кота. Маршируют под бубен, на лицах карнавальные маски, выловленные из помойки. Вот полудурок в подворотне дрочит себе член, но ангиной никогда не болеет. В этом окаянном, припадочном мире придурковатые живут беспечальнее всех.
Среди бардака шныряет множество затравленных, безучастных к мукам, неприкаянных псов с глазами каторжан. Собаки-инвалиды с хвостами-обрубками, с искромсанными ушами, одноглазые, трехлапые. Шарят мордами в мусорных баках, пожирая все, что пахнет съестным. Они никогда не имели или утратили свой первозданный звериный облик и похожи на старые мочалки и коряги. Есть и другие, имеющие хозяев и носящие заморские кликухи, вернее, блатные псевдонимы, принесенные заразным ветром - Кай, Алик, Гуталин, Повидло, Шкет, Шуруп, Рахит и даже Кретин.
Бессловесные скитальцы
щепотки ненужной любви
в бездомной мгле бегут поодиночке
в глухих переулках
в голодные братства сбиваются
зубами впиваясь в щебень костей
глазами стегают прохожих
просят любви как милостыни
в месиве человечьего льда
Поражает причудливая смесь убожества и роскоши. Ковры и рванина, золото и труха, крики панических глоток и кроткая смерть, сентиментальный бред гитары и вши, - все смешалось и спуталось, дразнит и борется. Мужчины сверкают перстнями, золотыми фиксами, щербатыми зубами и бандитскими небритыми рожами. Нечесаные жирные патлы, у пижонов - бороды. Сидят поджав под себя ноги, чухают обкоцанными ногтями животы, замышляют очередную пакость. Цокают языками, цыкают на крепостных жен (мужчина в доме Хозяин с большой буквы), покуривают, потягивают пивко и виноградную ракию, пудами лузгают семечки, гадают на кошачьих костях, бобах и кофе, играют на интерес в карты, лениво озирают и щупают глазами прохожих, чужих женщин щупают с особенным любопытством, манят на пальчик, строят им глазки, подмигивают восторженно и почти с нежностью.
Короче говоря, от скуки не помирают. Очень приятно губят время. Здесь же идет бойкая торговля. Я купила два нагрудных знака с надписями - “Я рогоносец” и “Репрессированный педераст”.
Собак, женщин и безобидных врагов называют шматками*, патками* и пачаврами*. Одеваются как попало, кто во что горазд. Вот цыганская накудренная шехерезада в блестящих тряпках сосредоточенно ковыряет в носу, другая - с туманно-блуждающим взором и наштукатуренной физией фея, попыхивая мундштуком, восседает в европейской юбке, расшитой блестками и бисером. Ошивается и явно скучает без внимания дорогуша, сотоварищ для всех, пожилая, толстоморденькая, бессмертная, ручная, цокольная потаскуха-мальвина с обесцвеченным задорным чубчиком и кровопролитным бантиком в перманентной и лысой башке. Сгоревшая на пенисе, но не потерявшая оптимизма и, как прежде, романтично влюбленная во всех мужчин сразу. Обещает глазами волшебную ночь.