У мамы и не повернуться буде.
Хоть я не понимаю, почему
Он думает увидеться? Так странно
Вы пишете... Как рады мы ему
Все были бы. И только несказанно
Меня расходы мучат. Моему
Устройству здесь зимой напостоянно
Обязаны мы тратой на дрова.
У мамы трат бы меньше раза в два.
Но иногда... ах, иногда слабенек
Бывает дух, и думаю сам-друг -
А вдруг он больше не пришлет мне денег -
Нет, по чужой вине... а все же -- вдруг?
И вот смотрю: продуктов стол реденек -
И закупаю все впятеро рук -
Чтоб зубы класть нам не пришлось на полку -
Картошку впрок и мясо на засолку.
У нас уж с месяц как стоит зима,
И собирали деньги -- взнос на просо -
Я не успела и схожу с ума -
Ведь мне сказали, что не примут взноса,
Раз после времени, и я сама
Ходила по начальству для разноса,
И обещали -- впредь не обойдут -
И даже с мясом прибегали тут.
* * *
20 декабря 1941
Привет Вам, наши родные Ирина
Михайловна и мама, а к тому ж
И пожеланья от меня и сына.
За Павла я спокоилась. Мой муж
Нас извещает, не пиша нам длинно,
Что он благополучен, здрав и дюж -
И "верен взваленной ему задаче".
Со мной, о господи, совсем иначе!
В семь тридцать утром третьего числа
Я брюхом наконец-то оттаскалась
И недоношенную родила.
Создание ужасно исстрадалось
Пред тем, как умереть, и без числа
Лицом от сильной боли искажалось,
И чуть дыша последние три дня
Тишайшим стоном казнило меня.
Что было поводом ее мучений -
Я, собственно, не знаю до сих пор.
Тринадцатый как исполнялся день ей,
То без четверти час смежила взор.
Я не могла то видеть без мучений,
Тем боле, что она с начальных пор
Была лицом прекрасным отрешенна
И груди не сосала совершенно.
Ей сестры делали изрядный встряс
И ужимали даже шею сзади,
И открывала свой роток тотчас -
Но чтобы плакать -- лишней боли ради.
Ей в рот вливали молочка припас
Через накладочку -- дабы пила де.
Она не возражала и пила -
Зачем обречена она была!
Зачем не сын! Она ничуть не хуже
Была его! Судите ж сами вот:
Ладошка моего мизинца уже,
Как бы пастелью вычерченный рот
Был бледно ал и холоден снаружи,
О господи, снутри наоборот
И тепл пронзительно и жадно красен,
А голос был поистине ужасен!
Какое горлышко ей дал господь,
Какие чистые глаза явил он,
Тем только горше сделав мой ломоть.
Меня такою мукой одарил он,
Что ни заесть ее, ни обороть,
Зачем лишил и разума и сил он
Меня, несчастную, не дал уйти
Из худых мест, отрезав все пути.
Мы, взрослые, и то там все исстылись.
Где было ей, неопытной, стерпеть.
Пеленочки с нее всегда валились,
А нянечкам все было не успеть -
И так уж, поправляя, с ног все сбились.