И когда заговорил он с братьями о возвращении, те не уловили в его голосе просящих, унизительных ноток, слова его не выдавали скрытых мыслей, а звучали убедительно, неопровержимо.
— Еще давеча, когда были мы с папаней в тайге, просил я его, чтобы провел он меня до тропе до самого зимовья, — начал он издалека, не выказывая сразу, к чему клонит разговор. — Отказал мне папаня наглухо. В силенки мои не поверил. А я что, рази виноват, что молод еще был, неокрепший? Вот теперя и рассчитываемся мы за батино недоверие.
Братья не возразили ему ни словом. Усталость и страх перед новой опасностью сломили их, расслабили волю.
— Оно конешно, — невыразительно произнес Степан.
— Куда бы легше было, кабы знатье, где оно, это зимовье, — добавил Иван, ставя точку, словно кол в землю забив одним ударом топора.
— Вот я и думаю, самое время назад повернуть, пока не сгинули мы здеся, пока не завела пас нечистая сила в самые гиблые места, откуда и выхода нет, — уже не скрывая своих намерений, решился Дмитрий.
— Ты старшой, тебе и командовать, — согласился Степан.
— Я что? Я как и все. Мне противиться старшим не положено. — Иван облегченно вздохнул, уверовал в то, что их мытарства кончились. Еще немного, и Убугун встретит их после благополучного возвращения. И пусть они не достигли успеха, к их рукам не прилипло ни одной песчинки из отцовских золотых запасов, само то, что вернулись они в здравии и благополучии, есть самый ощутимый успех.
— Деда, никак кто-то там шевелится, — по десятку раз в сутки обращалась к старому пасечнику внучка, ни на минуту не сводя глаз с кустов на далеком берегу, откуда должны были появиться братья Дремовы.
И каждый раз Кухтарь вскакивал, складывая сухую ладонь крылышком, держа ее над седыми клочковатыми бровями, долго всматривался в безмолвную зелень кустарника и, огорченно махнув рукой, снова устало опускался у костра.
Отпаявшись в безнадежном ожидании, Дунюшка подбивала деда переправиться через речку и пойти навстречу Дремовым. Она сама понимала безрассудство своего предложения, но бездеятельность, тоскливая и однообразная, как унылое покачивание на ветру тальниковых прутьев, угнетала. Сознание собственной беспомощности для молодости страшно, а для влюбленной молодости — вдвойне. Особенно тяжело было ночами. Сон не приходил, наступало забытье с видениями, то дивными, желанными, то мучительными.
Откуда в этой глухой безлюдной местности появился человек?.. Дунюшка трет кулачками глаза, но человек не исчезает. Теперь она видит его совсем ясно: согнувшись так, что подбородок задевает руку, переставляющую суковатую палку, по поляне идет маленькая старушка. Она уже увидела сидящую на берегу девушку и идет прямо на нее. Дунюшка смотрит на старушку немигающими глазами и не может понять, то ли это старая добрая фея, то ли злая баба-яга.