Но когда первый из танков приблизился метров на пятнадцать, в него полетела бутылка с зажигательной смесью, а следом за ней — вторая. Через несколько секунд его корпус уже был объят пламенем. И всё же танк добрался до траншеи, перевалил через неё, проехал ещё метров десять и только тогда остановился. Из открывшегося верхнего люка стали шустро выбираться похожие на чертей немецкие танкисты в чёрных комбинезонах и чёрных кепках. По ним открыли стрельбу. Двое из них были сразу убиты, не успев даже спрыгнуть на землю, и замертво покатились по броне. Остальные трое, кувыркнувшись, как циркачи, на землю, метнулись в разные стороны, словно испуганные зайцы, но далеко не убежали.
Второй танк был подбит сзади противотанковой гранатой, когда переехал окоп, и из него вылезли лишь три танкиста. Они подняли руки, и их взяли живыми.
А третью боевую махину постигла участь первой. Загоревшись от двух «коктейлей», танк остановился у самой траншеи. Его экипаж, выпрыгнув, побежал в сторону своих, но был уничтожен.
В этот напряжённый момент со стороны Ольховатки наперерез немецким танкам понеслись изящно-грозные «тридцатьчетвёрки» — примерно десятка два. Их появление на поле было встречено радостными криками сидевших в окопах пограничников и сразу изменило всю картину сражения. Вражеские «панцеры» попятились, отстреливаясь и оставляя на поле боя дымящиеся «туши» подбитых «сотоварищей». В цепях немецкой пехоты воцарилась сумятица — одна часть её залегла, а другая стала бегом отступать.
И тогда по траншее эхом прокатилась команда:
— В атаку! Вперёд!..
Видимо, команда эта была долгожданно-желанной, потому что все пограничники в ту же секунду дружно выпрыгнули из окопов и устремились на врага. Но до рукопашной схватки дело так и не дошло — немцы, почти не оказывая сопротивления, бросали оружие и поднимали руки.
Вскоре недобитые остатки вражеской бронетехники скрылись за горизонтом. Десятки танков и прочих боевых машин неподвижно застыли тёмными грудами мёртвого металла по всему видимому пространству. От вида этих поверженных стальных чудовищ вермахта в душе Александра окрепло волнительное предчувствие близкой победы…
* * *
Во время наступившего затишья Семён вспомнил своё Сухосолотино, которое сейчас находилось на южной стороне Курского выступа, практически в прифронтовой полосе. Он сильно сожалел о том, что за прошедшие три месяца, пока не было боёв, так и не сумел побывать в родном селе. Но что поделаешь, война есть война, и человек на ней не властен над собой — он подчиняется не желаниям, а уставам и приказам.