В избе воняло самогонкой, пахло квашеной капустой и жареным салом. Банда неплохо здесь устроилась и преспокойно творила бесчинства, напрочь позабыв про всякую совесть и мораль.
— А ну, вояки, выходи по одному! — С пугающим азартом произнёс появившийся из двери Пужай-Чере-да и отошёл к Александру, держа дверь под прицелом.
Из комнаты, один за одним, вышли с поднятыми руками ещё двое — в распахнутых шинелях, одетых поверх телогреек. Оба — невысокого роста, один — коренастый, а второй — худой. Форма на них была старого образца, без погон.
— К стене лицом! — скомандовал дезертирам Пужай-Череда.
Оба дезертира послушно встали в пустой простенок.
Александр оглядел обстановку комнаты. Помимо печи здесь были стол и сундук, а вдоль двух стен шли неподвижные лавки, над которыми висели широкие полавочники. В углу стояла деревянная колыбелька — точно такая же, как была в доме Романцовых. Скорее всего, здесь жила семья с маленьким ребёнком. Жила, пока сюда не пришли захватчики, прервавшие спокойную, мирную жизнь этих людей. И теперь было вообще неизвестно, куда семья делась, да и жива ли она.
— Держи их на мушке, — бросил через плечо Александру младший лейтенант и, повесив немецкий автомат на плечо, шагнул к сдавшимся. — Документы есть?
— Есть, — неожиданно низким голосом ответил коренастый — с двумя сержантскими треугольниками на петлицах. Он расстегнул телогрейку, достал из
нагрудного кармана гимнастёрки красноармейскую книжку и, не оборачиваясь, протянул её милиционеру
Пужай-Череда забрал книжку, открыл её и зачитал вслух.
— Колеватов Виктор Ефимович… Сержант… Ну-ну… — Он пинками раздвинул пошире ноги дезертира и обыскал его.
Второй дезертир молча достал свою книжку и тоже отдал её Пужай-Череде.
— Тарасюк Николай Васильевич, — прочёл тот. — Красноармеец. Так-так… Как же вы, мать вашу, докатились до такой жизни? А? Красноармеец Тарасюк и сержант Колеватов… В хвост и в гриву… Что ж вы, паскудники, Красную армию позорите?
Скуластый и круглолицый Колеватов сохранял внешнее спокойствие, а похожий на крысёныша Тарасюк хлюпал носом, и казалось, что он вот-вот расплачется. Но Александр не чувствовал жалости ни к тому, ни к другому и даже напротив — готов был от души заехать каждому из них в морду. Некоторое сочувствие вызывал один только раненый, который, судя по всему, уже доходил.
В избу вбежали Золотарёв и Давлетгиреев.
— Там ещё один готовый. — Пужай-Череда кивнул на дверь соседней комнаты. Затем он хмуро поглядел на дезертиров и покачал головой. — А этих засранцев выводите во двор и, как говорится, по законам военного времени…