— Я ведь бродяга.
— Давно хочу спросить — но почему? Разве плохо иметь, на что опереться? Возделывать свой культ, укреплять людей в вере, придавать смысл их полной скорбей жизни и дарить надежду на окончательное освобождение?
— Я… я боюсь. Боюсь измениться. В миг, когда разбилось Зеркало — я был настоящий. Всё, что случилось потом — опыт ошибок и искажений, бесконечное удаление от источника света, от истины. Теперь, поодиночке — мы не всемогущи. Тысячи жадных глаз имеют над нами странную власть. Потому что каждый из тех, кто смотрит — маленькое, но целое Зеркало. А каждый из нас — только часть давно разбитого, неполного, утраченного Лика.
Энана кивнула, словно прислушиваясь к каким-то своим мыслям.
— Тебе не хватало Наар. Теперь ты доволен? Ты виделся с ней?
Улыбка Слепого Обманщика слегка потеплела.
— На что ты надеялся, затевая всё это?
— Разве я скрывал от тебя, сестрица? Я хочу вернуться домой.
Женщина повернулась к нему, поражённая.
— О! Я не знала. Я даже не думала, что кто-то способен на это безумие. Разбитую чашку не сделать целой. Никому из нас это не под силу.
— Нам — да. Но есть и другие.
Лёгким, почти незаметным жестом Эмор указал на недвижного отрока, облачённого лишь в узкие ленты бинтов. Одна из девушек смачивала салфеткой пересохшие губы Энтреа. Остальные скромно и почти неслышно удалились.
От внимания Энаны не укрылась ни одна линия худого, но ладного тела.
— Не знаю. Может быть, я просто не вижу того, что доступно увидеть тебе. Передо мной — дитя, побывавшее на волоске от бесславной безвременной смерти. Она и сейчас ещё ближе, чем нужно. Я знаю, что его рождение было рассчитано силами Тьмы, чтобы дать Ангромади инструмент его влияния на земле, ключ от его тюрьмы — но не замечаю признаков какого-то особого могущества. Похоже, ты немало от меня скрываешь — иначе твои надежды выглядят очень глупо. И ещё — мы всегда были заодно, но эти надежды навряд ли когда-нибудь станут моими.
Эмор повернулся к собеседнице. Казалось, он пристально вглядывается в её лицо сквозь повязку.
— Тысячи жадных глаз… они забирают больше, чем ты отдаёшь. Я всегда буду с тобой заодно, даже если ты будешь думать, что это не так. А мальчик… дай ему себя проявить. Пожелай ты ему помочь, он был бы уже на ногах.
— Пусть сам пытает свою судьбу. Что-нибудь ещё я могу сделать — для тебя?
— Конечно. Сними платок.
Казалось, Энана хотела что-то возразить, но не нашлась с ответом. Пожав плечами, она медленно распустила узел платка и стянула с головы плотную ткань. Высвободившаяся масса блестящих чёрных волос окутала её плечи, крутыми завитками упала на грудь и окружила лицо подвижными волнистыми прядями. Лицо Энаны — строгое и очень взрослое — почти не изменилось, но сквозь прежние черты проступила властная, царственная, ослепительная красота, — и пространство вокруг богини тоже преобразилось.