Лишь припавшим к лону богини было дано освободиться от страхов, стать частью силы, вершащей пути рождений и умираний. Но свою плату богиня брала всегда.
Пожалуй, во всём мире не нашлось бы ничего более чуждого Энтреа, чем те энергии, что клубились сейчас вокруг его постели. В отличие от многих, он не носил в своей душе призрачного двойника противоположного пола. Он весь был — как пущенная стрела, летящая точно в цель — и эта цель не имела ничего общего с продлением человеческого рода. Однако каким-то немыслимым образом призыв богини нарушил дурное равновесие между жизнью и смертью, в котором пребывала личность юного мага. Женская половина души Энтреа всё-таки существовала. Прикосновение к ней могло помочь залечить страшные раны, повредившие не только тело Энтреа, но и самую его глубинную суть.
Энтреа едва подозревал о своём двойнике, изредка безотчётно улавливая приметы присутствия Фран в своих мыслях. Но теперь каким-то сверхъестественным, неожиданно проснувшимся чутьём он заметил далёкий огонёк её жизни и рванул навстречу. Тёмные крылья отчаяния несли его над землёй, внизу стелились дороги, поля и города, блестели ленты рек — но ему не было до них никакого дела. Его тянуло дальше, на восток — в осаждённый и взятый приступом город, где в ловушке кольца крепостных стен билось сердце в точности такое же, как у него самого.
Дух Энтреа кружил над городом как большая хищная птица, как воздушный змей, связанный невидимой ниткой с маленькой сильной рукой. Его промедление не проистекало от нерешительности — он всего лишь был очень слаб и тратил последние силы, вызывая, собирая остатки своего «я» из мрака апатии и беспамятства. И в то же время его талант, его необычайная магическая одарённость, его пробуждённое могущество — они никуда не исчезли, — и какая-то отдельная часть ума Энтреа в мельчайших подробностях проницала всё, происходящее в окрестностях Таомеры и внутри её стен. Он видел, как храбро сражались защитники города — и как мало было этих защитников перед лицом роксахорова войска. Видел, как была прорвана и смята оборона: поток нападающих перехлестнул крепостные зубцы и вскоре выплеснулся на улицы, азартно, играючи добивая разрозненных ополченцев. Кое-где горожане ещё держались — стрелкам из крепостной башни пару раз удалось отразить натиск на ворота, и теперь там возникли затор и некоторая неопределённость.
Но вот посреди пустынной площади Энтреа заметил одинокую неприкаянную фигуру. Странно и неуместно выглядел в воюющем городе человек, который не торопился, не прятался и очевидно не имел при себе оружия. И ещё он казался очень знакомым — пусть его лицо и скрывал небрежно намотанный платок.