Дети разбитого зеркала. На восток (Жуковского) - страница 104

В тот самый момент, когда Энтреа понял, что подобно герою какой-нибудь страшной легенды, ему довелось встретиться со своим двойником, что платок, расшитый золотыми драконами, прячет его собственное лицо, и что сейчас, сию минуту, как в самом причудливом сне, он должен шагнуть в зеркало и встретиться с ужасающей неизвестностью — ему открылась ещё одна тайна. Не слишком-то хорошо шли дела его космического близнеца, пропавшей сестры, отколотой половины души. Фран тоже настиг убийца. Неизвестно, какое чудо помогло ей уйти, но дальше идти оказалось некуда — вокруг была только смерть.

Вокруг него, Энтреа, была только смерть. Но внутри…

Внутри сознания, куда он проник, открывалось так много невероятных возможностей — и архитектура чужого разума, парадоксальным образом похожая и противоположная собственной, показалась запутанной только вначале — пока внутренний взор заслоняла досадная дымка боли, злости и страха. Пока изумлённая вторжением душа принимала в себя другую душу.

Если раньше сознание Энтреа напоминало огромный дом, полный запертых дверей, то теперь все двери были открыты, а светильники зажжены. Правда, как и положено в зазеркалье, правое и левое поменялись местами, что несколько усложняло правила игры, ничему, впрочем, всерьёз не препятствуя. Однако разум Фран не был преображён инициацией у Чёрного озера, и внезапно попавшее в него чужеродное зерно сообщило ему некоторые новые свойства, внеся какой-то новый порядок в узоры сознания — подобно тому, как меняет кристалл свойства насыщенного раствора или мороз — зеркало водной глади. Вот и славно — чтобы выжить и возродиться, Энтреа понадобится разум, обитающий в теле Фран, — а Фран, пожалуй, самой не хватит способностей спасти это тело.


— Ну вот, — слепой обманщик улыбался с весьма довольным видом, — спасибо, сестрица.

Энана невозмутимо завязывала на голове платок. Вокруг громоздились развалины зала, полускрытые разросшейся зеленью. Над головами светило солнце.

— Теперь придётся здесь всё переделывать, — утомлённо зевнула богиня, — я слишком добра к тебе, братец. Надеюсь, достаточно на сегодня.

Эмор совсем было откланялся, — но в проёме обвитой лианами полуразрушенной арки, вспомнив о чём-то, остановился.

— А ведь я же просил. Не вешайте мне этот серп в изголовье кровати. Он меня раздражает.

Энана подняла глаза к небу.

— Но это… традиция. Напоминание. Вся жизнь женщины — жертва богине, а у мужчины — единственный шанс заслужить её милость. В комнатах для гостей всегда так.

— Мне всё равно. Вели, чтоб убрали.

— Как скажешь, красавец. Лишь бы ты улыбался.