Он был старшим товарищем, теряющим друга и матерью, теряющей своего ребёнка. Таомера стала Краем Пустыни, воронёнок — музыкантом, а музыкант — воронёнком. И стало отчётливо и предельно понятно, что некоторые вещи невозможно исправить, но совершенно невозможно дать повториться им снова.
У него было чувство, будто довелось долго и мучительно нашаривать путь в темноте, а потом где-то открылась дверь — и в потоке яркого света каждый дальнейший шаг внезапно стал прост и понятен. Всё, что он делал теперь — было правильно, словно парус поймал нужный ветер и несёт его точно к цели.
Сет помог подняться мальчику и позволил заглянуть себе в лицо. В требовательном, цепком взоре музыканта недоверие сменилось изумлением, затем — пониманием. А потом мальчик хотел что-то сказать и, вдохнув, согнулся от боли.
Паренёк зажал рану рукой, скомкав, стянув на боку край стёганой куртки, и, не теряя впустую времени, повёл еретика за собой — к ближайшему участку стены. Им ещё удалось свободно подняться наверх, но когда они пробирались по полуразрушенному переходу, вокруг уже свистели стрелы. Сет почти нёс на себе музыканта, когда они добрались до укрытия — и очень вовремя, поскольку подвесной мост, соединяющий переход с башней, уже начинали поднимать. Остальные входы тоже были отрезаны. Мальчик и еретик оказались последними, кто нашёл здесь спасение.
В глубоком каменном чреве воротной башни.
Глава двадцать первая
Башня
Действительно, всё заживало очень славно.
Поразительно быстро отрастали даже волосы, выстриженные на месте страшной раны на голове Энтреа. А сейчас нежные девичьи руки снимали бинты с его рёбер и меж прикосновений пальцев различались робкие, как к святыне, прикосновения губ. И под волшебной сетью невесомых касаний бережно лелеемые мощи незаметно обернулись живым дышащим телом, которое сонно, но несомненно отзывалось на ласку — так же, как любое другое тело, как великое множество прочих тел.
А потом девушка осмелилась поднять голову и вздрогнула, встретив взгляд из-под тёмных ресниц — по-змеиному холодный и очень трезвый. Пролепетала замирающим, сбившимся голосом:
— Вы вернулись, господин?
Энтреа прикрыл глаза, словно прислушиваясь к чему-то. А потом ответил:
— Я мог бы уже вернуться. Но есть две вещи, ради которых стоит повременить. Взвесить жизнь варварского царя и решить, сочтены его дни — или, умножившись, принесут пользу Принцу? Выяснить, что за штуковину хранит при себе мой двойник. Не могу рассмотреть. Девчонка мешает мне. Пытается мешать — но помощи от неё будет больше.
— Что мне сделать для вас, господин?