Музыкант помахал девушке рукой. Фран и ухом не повела в своей бойнице. Застыла неживым свёртком, забытой тряпичной куклой. Сет и без магии чувствовал, как внутри этого кокона растёт, вызревает какой-то неведомый ужас.
Напротив Сета замешкался краснолицый пекарь:
— Спасибо. Я помолюсь за тебя, хоть ты и еретик.
Смуглый молодой стрелок вернулся с полдороги, сунул в руки Тони самострел:
— Держи, наследник. Может, и сгодится. От сердца отрываю — не проходит в лаз, слишком тесно.
Второй самострел получил одноглазый.
Склонив голову, кривой бородач со вкусом примеривался к дорогому красивому оружию.
Из проёма люка ещё раздавались голоса и звуки возни вокруг тайного хода, ведущего в странное переплетение подземных пустот, поверх которых когда-то был выстроен город.
Наверху всё заметнее и сильнее ощущался запах дыма.
Сын строителя башни занял одну из восточных бойниц, оставленную дозорным.
Сет молился о том, чтобы сделать правильный выбор.
Неразборчиво выкрикнул что-то Тони, заметив новое передвижение всадников.
Фран подняла лук.
Глава двадцать третья
Падение башни
Винный дух отлетал, и голова неотвратимо трезвела. Впрочем, для того, чтобы замутить воду, не думать о том, о чём совсем не следовало думать, у неё было ещё два безотказных средства. Ненависть. И любовь. Причём первое нераздельно следовало за вторым: стоило Фран только вспомнить о мёртвых руках Учителя, остывающих на её волосах — в душе поднималась такая буря, такое смятение чувств, что у незваного пришельца не оставалось никакой возможности выведать её маленький секрет. Ей и самой было не до него — волшебные линзы её ума приходили в движение и собирали луч небывалой разрушительной силы, в котором ярко сверкала только одна фигура. Юный лев, златогривый царь пустыни.
Тот, что сейчас был у неё на прицеле.
Всё так пугающе похоже — и непохоже — на то видение в монастыре. Как репетиция, как черновой набросок. Только теперь Фран точно известно, почему она ненавидит Роксахора. И за её спиной нет Принца. Когда-нибудь, встретив его наяву, Фран узнает о любви что-то ещё, очень важное. Тот первый урок она усвоила. Но вот что интересно: если благоговейное почтение и бесконечная сердечная признательность старому еретику превращают её в одержимое убийством орудие, что будет, когда она встретит свою настоящую страсть? Или не страстью измеряется подлинность любви? Обычно Фран гнала от себя подобные мысли, — они порождали в душе хаос и раздор, и вместе с ними приходила сила — неуправляемая, неистовая — и весьма сомнительно, что благая. Но сейчас…