— Дай мне лук, — повернулся он к Фран, — и веди остальных в подземелье. Там, под городом, можно скрываться неделями. Порох! Здорово он разозлился. Хорошо, это так хорошо.
— Ты рехнулся, — повторил боец с перевязанной головой, — вот так, просто, их подпустить? Для чего — начинить караулку порохом, разнести ко всем бесам ворота и башню с ними? Ты этого хочешь? Мы положим десяток-другой, пусть попробуют подобраться!
— Там десятков-то — тьмы и тьмы, — Тони словно был словно захвачен могучим потоком особого мрачного вдохновения, — но есть дичь покрупнее. Пусть увидит, что мы беззубы, пусть поверит. Уходите, спускайтесь под город. Если я промахнусь, может, вам повезёт. Дай лук, — вновь обратился он к Фран с неожиданным властным напором. Но она словно не слышала его. Легко, как козочка, как лунатик по залитому серебром карнизу, взбежала она по лесенке к верхнему ряду бойниц и затаилась в проёме ниши, выражая всем видом готовность к долгому ожиданию.
— Сука, — Тони будто подвёл какой-то итог и тут же начал новую мысль, — стрелять-то она умеет? — развернулся он к еретику.
Тот не сводил с девушки внимательного взгляда.
— Нет никакой разницы. Но попасть она попадёт. Куда пожелает. Действительно важный вопрос — чьё это будет желание.
— Брат, ответь по-простому, — приблизился и вмешался в разговор одноглазый, — белая ведьма явилась сюда завалить Роксахора, или всё это слишком славно для правды?
— Да, — сказал Сет, — да. Это так, если кто и способен на это. Попытайтесь уйти. Тут ничем уже не поможешь.
— Тут нечисто, — одноглазый развернулся к остальным горожанам, — темнят что-то пёсьи дети, чую подвох. Я остаюсь. Надо кому-то присмотреть за чужаками.
— Никто не сделает этого лучше, брат, — почтительно отозвался кто-то из молодых зубоскалов.
— Ладно, шут с вами — седой человек с самострелом заговорил сурово, но странно ободряюще, — сумасшедшие — оставайтесь. А поскольку нормальных тут нет — другой сорт безумцев отступает со мной в подземелье.
Светловолосый лучник снял тетиву, и, бережно сложив её в кожаный мешочек, спрятал за пазуху от подземной сырости.
Взвизгнула задвижка дверцы люка.
Парень с забинтованной головой спустился по лестнице первым.
Ребята проходили мимо — все на своих ногах — и скупо, без слов, прощались с теми, кто оставался в башне. Взгляд, кивок, подобие улыбки — кривому бородачу, Сету, Тони. И мертвецу с накрытым чужой рубахой лицом. Они проходили — а в ушах еретика звучали отрывистые слова: «Они все покойники. До конца недели не доживут». А что там оставалось, той недели?