— Не знаю, — она снова качает головой.
— Я скажу прямо, хорошо? — приподнимаю ее подбородок двумя пальцами и пристально заглядываю в ее темные, совершенно несчастные глаза. — Я не хочу, чтобы ты отсюда уезжала. Только не спрашивай, почему. Этим утром я болтался в клубе, занимаясь своими обычными делами, так же, как в любой другой день, но при этом ни на секунду не забывал о том, что когда вернусь домой, ты будешь ждать меня тут. И мне… понравилось это ощущение, — мой взгляд останавливается на поблескивающей «змейке» вверху ее черной кофты. — Так вот, я хочу, чтобы ты тоже… думала обо мне, а не том, как бы половчее от меня сбежать.
Неотрывно глядя в мои глаза, она едва заметно улыбается, нежными касаниями ерошит мои волосы, подается вперед и примыкает губами к моим губам, не сопротивляясь, когда я дорываюсь до серебристой «змейки» и принимаюсь стаскивать с нее совершенно ненужную кофту.
* * *
Начиная совмещать недавние слова Анатолия Степановича и заявление Фимы воедино, я сам вызываюсь отвезти ее в отчий дом, предварительно урвав с нее обещание не пороть горячку и не принимать скоропостижных решений. Для этого мне приходится несколько раз громко и отчетливо повторить ей то, что плевать я хотел на всевозможных двинутых психов, предположительно жаждущих поквитаться со мной за то, что я позволяю себе находиться рядом с Серафимой. И все же она не спешит верить в мою неуязвимость, но сумку со своими вещами оставляет в квартире, вскользь упомянув о том, что в родительском доме полным-полно ее шмоток. Стоя у зеркала, она старательно полирует свое лицо всевозможной косметической дрянью, не желая пугать родителей истинным видом воспроизведенного заново шрама, который, вопреки ее манипуляциям, все еще достаточно четкий. Родителям она успела сообщить о том, что подверглась нападению неизвестного человека, так что присутствие раны, по ее мнению, не должно их шокировать, и все же… Видя, какими глазами она смотрит на свое бледное отражение, в любую секунду готовая разрыдаться от отчаяния, я в который раз проклинаю неизвестного психа, мысленно обещая себе разобраться со всем этим как можно быстрее и по-своему.
Вскоре мне приходится изображать безмолвного кретина, делая вид, что я впервые вижу ее родителей, выплывших нам навстречу подобно величавой королевской чете, снизошедшей до простых смертных. Алина Семеновна таинственно улыбается, не слишком стараясь замаскировать смутную неприязнь во взгляде, в то время как ее муж играет так, что в иных условиях мог бы побороться за Оскар наравне с признанными профессионалами актерского мастерства. Во всяком случае, Серафима верит в его искреннее желание «