– А когда я проснулась на следующее утро, – заговорила я, удивляясь тому, как стремительно быстро заполняются провалы в моей памяти, восстанавливая все подробности того случившегося, – он сам нажарил нам блинов, поцеловал меня в макушку, и все мы вели себя так, будто ничего и не случилось.
Вес решительно вскинул голову.
– Это его самый проверенный способ добиться прощения.
– У кого? У нас или у себя?
– Думаю, у всех. Все мы, кстати, учимся у наших родителей. – Вес взмахнул рукой. – Почти все от них усваиваем.
– Звучит не очень весело.
– Когда он возник снова, узнав о болезни мамы, все повторилось точь-в-точь. Скорбно зажатая в руке шляпа, но на лице ни тени раскаяния. Он так и не осознал всей тяжести своей вины, и это – главное.
– Как долго он пробыл у вас?
– Он не жил здесь постоянно. Приезжал, уезжал… Так продолжалось несколько месяцев. Я не задавал ему вопросов.
– А потом уехал? – неожиданно для меня самой констатирующая фраза прозвучала, как вопрос.
– А потом он уехал, – подтвердил Вес. – Вроде они даже помирились с мамой. Помню, она умоляла меня, чтобы я перестал ненавидеть собственного отца. Готов поклясться чем угодно, мама действительно любила отца, любила по-настоящему. Она умирала, а моя былая ненависть к этому человеку уже давно миновала свой пик, поэтому я пообещал маме, что да! – с ненавистью будет покончено. Но с тех самых пор никто из нас его больше не видел.
– Он не приехал даже на похороны?
– Ну отец у нас не из разряда смельчаков. Он не любит появляться на людях в моменты катастроф. Да и вообще он никогда не поднимался до понимания сложившихся обстоятельств, не важно, хороших или плохих. Или тем более участия в них. – Вес говорит обыденным тоном, и от этого его вердикт отцу кажется особенно суровым. – Он по натуре труслив, что бы там ни твердили все эти коллекционеры и прочие почитатели его таланта.
И тем не менее я обожала своего отца. Обожала вопреки всем скверным проявлениям его характера, вопреки его небрежению и безразличию к себе, потому что в те редкие, поистине благословенные моменты, когда он любил тебя и отдавался в твое распоряжение, ты получала все, что тебе было нужно. Он действовал на тебя как наркотик. Наверное, он и был наркотиком.
Я вспоминаю то, о чем поведала мне Тина Маркес. Как было в реальной жизни? Какие ставки он делал в своей телефонной игре? Кому-то же он звонил из телефона-автомата, где его видели. И мог ли он вдруг ни с того ни с сего прийти на церемонию вручения аттестатов? Хотел подчеркнуть всю важность этого события для меня? Но все в поведении отца указывает на прямо противоположные мотивы. Так было или не было? Скорее всего, последнее. Еще одна мистификация, похожая на галлюцинацию, в которую я с легкостью поверила и даже пыталась превратить ее в реальность.