Ехать в синагогу. Ехать на кладбище. Ехать в дом в Мапльвуде. Ничтожность и тщетность всего этого: впервые встретиться с Этель и ее детьми — и обнаружить, что они настоящие люди с ногами и руками, лицами и пальцами, потерявшая от горя рассудок вдова изо всех сил старается выдержать это испытание с прямой спиной, не холодная личность со свадебной фотографии в «Стар-Леджере», а заботливая, скромная женщина, которая влюбилась в его отца и вышла за него замуж, почти наверняка терпеливая, щедрая жена, быть может, в каком-то смысле и жена получше для его отца, чем была стремительная, независимая Роза, и, получив поцелуй в щеку от их матери, поздоровавшись за руки с Алленом и Стефанией, которые явно любили Станли больше, чем когда-либо его собственный биологический сын, — Аллен теперь заканчивал первый курс в Ратгерсе и намеревался специализироваться в экономике, что, должно быть, очень понравилось бы его отцу, разумный мальчик, в облаках не витает, в отличие от разочаровавшего его настоящего сына, который обитает по большей части где-то на Луне, и помимо второй семьи своего отца Фергусон оказался и среди членов своей первой семьи, теть и дядьев из Калифорнии, Джоан и Милли, Арнольда и Лью, кого Фергусон не видел с самого раннего своего детства, и больше всего в этой давно утраченной родне Фергусона поразил тот причудливый факт, что хотя братья были и не слишком-то похожи друг на друга, каждый из них по-своему сильно напоминал его отца.
Фергусон отчего-то задержался в доме дольше, чем следовало бы, — в старом Замке молчанья, где его держали узником семь лет и где он написал рассказ про ботинки, — по большей части он в одиночестве стоял в углу гостиной и почти не разговаривал с теми несколькими десятками чужих людей, что там собрались, сам не желая там быть, но не желая и уходить, принимая соболезнования от различных мужчин и женщин после того, как их поставили в известность, что он сын Станли, благодарно кивая им, пожимая руки, но все равно — слишком ошеломленный для чего угодно, способный лишь соглашаться с ними в том, насколько потрясены они и ошарашены внезапной, шокирующей кончиной его отца. Его тети и дяди ушли пораньше, рыдающий, донельзя расстроенный Сэм Бронштейн и его жена Пегги направились к дверям, но даже после того, как большинство гостей к концу дня потянулось к выходу, Фергусон все равно не был готов позвонить Дану и попросить его забрать (он собирался провести ночь в доме на Вудхолл-кресент), поскольку причину, почему так задержался, он теперь понял — чтобы выпала возможность поговорить с Этель наедине, и когда она пару минут спустя подошла к нему и спросила, не могут ли они отойти куда-нибудь и побеседовать там в одиночестве, его успокоило то, что и сама она думала о том же.