Оуэн сидел, развалившись, на скамейке напротив меня и курил травку, но, как только я произнесла эти слова, безразличие на его лице обернулось вниманием.
– О нет, – сказала Ванесса. – Нет! Нисколечко.
– Ничего подобного, – резко возразила Кэт, как будто сама это рисовала.
Они думали, что я решила подшутить над ними?
Я подошла ближе к рисунку и коснулась луковицеобразной головы Руби.
– Она выглядит как-то уродливо, вам не кажется?
Дэмиен засмеялся, потом поперхнулся, а затем притворился, что просто закашлялся. Лоуренс криво улыбнулся, но не стал прятать улыбку. Лондон, которая до сих пор еще ни слова не сказала про рисунок, смотрела на меня с мрачным беспокойством, словно наблюдала, как я иду по тонкому льду. И уж точно я не могла знать, подаст ли она мне руку, чтобы вытащить меня, если он треснет. Руби-то рядом не было.
– Я бы не сказала, что уродливо… – начала Кэт.
Я ждала, что именно она скажет.
– Это… это… – Она замахала руками, стараясь говорить быстрее, подгоняя свои мысли, и закончила: – Это похоже на Пикассо, типа того.
Почти все одобрительно забубнили.
В воздухе ощущалась прохлада – но ветра не было, стояло лето, и мы вспотели от жары. Прохладу нельзя было объяснить и тем, что мы были на кладбище, среди мертвых людей, а некоторые из нас даже, может, сидели на них. Но, наверное, я могла бы ее объяснить.
Или Лондон.
Она дышала, как если бы у нее было два здоровых легких, как у любого живого человека, но разве она была живой? Я неотрывно смотрела на ее грудь, на то, как ритмично поднималась и опускалась ее грудная клетка – нечто простое и в то же время совершенно удивительное, потому что вот она – стоит здесь среди нас, но я все никак не могла в нее поверить. Совсем недавно я еще была уверена в том, что никогда не увижу ее снова.
Я по-прежнему сомневалась, что она действительно с нами. Вдруг я передала бы ей косяк, пропуская свою очередь, – но рядом не было бы руки? Ее пальцы не коснулись бы моих пальцев? Я протягивала бы ей косяк, зажженный, горящий, – а она бы исчезла?
Но пока я наблюдала за Лондон, та смотрела на автопортрет моей сестры. Она глядела на него так, как будто он мог ожить в любую секунду, спуститься со стены на ближайшую могилу и отчитать нас за все, что мы сказали. За то, что я сказала.
Как будто он каким-то образом мог все узнать.
– Что думаешь, Лондон? – спросила я, напугав ее. – О картинке.
Стала бы она врать мне, потому что я была сестрой Руби и все всегда говорили мне лишь то, что, по их мнению, она хотела услышать? Стала бы притворяться, как будто мои уши были на голове Руби, а мой рот на ее ухе? Лондон тоже собиралась сказать, что это похоже на Пикассо?