«Дом Каллиопы» на самом деле состоял из двух объединенных таунхаусов перед небольшой полоской травы на Тринадцатой улице, между Шестой и Седьмой авеню, в Вест-Виллидж. Зайти в «Дом Каллиопы» — все равно что оказаться в чьем-то чреве. На тебя словно давят кроваво-алые стены; в рубиновой гостиной душно, в карминовой комнате тесно, всюду стоят столы, за которыми сидят женщины — работают, копаются в бумагах, болтают друг с другом, а любая плоская поверхность завалена стопками книг и документов. Было темновато, несмотря на люстры, свисающие с потолка. Красного потолка.
Сама Верена совсем не вписывалась в такое окружение, будучи высоким и стройным существом с белой кожей и светлыми волосами, лучом света в темном царстве. Когда она пожимала мне руку, я боялась, что сломаю ей пальцы; такими тонкими и хрупкими, словно спички, были ее косточки. Я ожидала большего внешнего сходства с Юлайлой Баптист, но не увидела пластилиновой, среднеамериканской королевы красоты. Никто бы не догадался, что эта женщина — дочь Юлайлы. В голосе Верены ощутимо проскальзывал южный акцент, единственное, что отличало ее от среднестатистического ньюйоркца.
— Это место поначалу пугает, уж я-то знаю, — сказала она, как будто извиняясь, — но такой цвет стен уже был, когда я въехала. Я решила ничего не менять.
Кивая, я все так же всматривалась в комнату с множеством письменных столов; женщины, работавшие там, не обращали на меня никакого внимания.
— Так это жилой дом или офис? — спросила я, продолжая оглядываться по сторонам: каждый раз, поворачивая голову, я замечала что-то новое. Например, стоящий на шкафу для документов стеклянный колпак отражал красный цвет стен, что и не сразу можно было разглядеть под колпаком большой цветок орхидеи.
— И то и другое.
Верена объяснила, что она живет в этом доме, который также служит ей офисом. Большинство женщин приходили сюда на работу каждый день, но некоторые жили здесь с ней.
Она рассказала, что с двадцатых годов по семидесятые годы прошлого века дом принадлежал католической благотворительной организации, которая устроила здесь приют для незамужних несовершеннолетних беременных девушек. Которых выгнали из дома или которые сбежали сами. Тех, кому некуда больше было идти со своей бедой. Девочки жили здесь во время беременности, а когда рождались дети, малышей отдавали на усыновление в религиозные семьи, так что юные матери больше никогда не видели своих детей. Тогда девушки покидали дом на Тринадцатой улице и возвращались в мир внешний, будто ничего не случилось. Ничего, о чем они могли бы рассказать без опаски.