Страшный суд я не стала включать в нотариальную доверенность, надеясь, что дотуда распря не докатится.
Обуянные жаждой мести, мы с Лёшей напрочь забросили хозяйство. Все мысли были о решительном бое. Я пошла в магазин, купила муку, соль, сахар…
– А порох? – Лёша спросил сурово.
Фантазия рисовала нам упоительную картину: вызванных на ковер газетчиков из отдела «срочно в номер» – как они стоят, потупив носы, понурив неправильной формы головы, с унылым и безучастным видом, с темными улыбками. Между тем главный, который наверняка во время учиненного ими ералаша охотился в Африке на львов, – мечет с Олимпа громы и молнии. А с них – как с гуся вода.
– Что ты хочешь? – говорит Лёшик. – Народ алчет новостей. Хотя все новости, если присмотреться, одни и те же. В прошлом году я смотрел по телевизору: на Новый год в психбольнице елку вверх ногами подвесили к потолку и водили хороводы. Мне это запомнилось. А год спустя снова сообщили то же самое. Где они другое-то возьмут?
За время нашей борьбы я превратилась в паупера – высоким стилем так именуют голодранцев. Лёшик на моем фоне выглядел компаньоном и благотворителем.
– Гони, Лёш, деньги, – говорила я ему, отправляясь к нотариусу за протоколом письменных доказательств моего подмоченного авторитета. – Ты же знаешь, я на бриллианты и на меха не трачу.
– …а только на космические исследования! – подхватывает он. – Насколько далеко звезды простираются, мы должны изучить. И спустим на это все наши гонорары!
За разговорами о том, как бы половчее прищучить наших обидчиков, муж мой надевал носок, и – трах-тара-рах! – его пятка с треском оголилась.
– Sic transit gloria mundi, – торжественно произнес он. – О скоротечности жизни и о длине дороги мы узнаем по рваным носкам.
Вскоре я получила от своих защитников готовую протестную ноту. И хотя Кассандрова на все лады расписывала ужасающие последствия, которые могли бы случиться, но не случились по вине этих лопухов, главной мыслью было: «Увидев свой портрет в разделе криминальной хроники, Марина Львовна перенервничала». Искомый миллион в подобном контексте выглядел по меньшей мере блефом.
Мы приняли нелегкое решение уполовинить цену за мою попранную честь. Но и тогда адвоката одолевали сомнения. Для пущего драматизма явно следовало усугубить моральный ущерб, не хватало отягчающих обстоятельств. Тем более что какие-то инциденты всё же имели место.
Вчера позвонил мой друг детства Егорка Шумидуб, ему пришлось где-то по случаю забежать в общественный туалет.
– И представляешь? – он мне докладывал с места события. – На гвозде болтается лишь один клок газеты с твоим портретом. Я просто не знаю – на что решиться!..