Басманов сладострастно потер ладоши:
— Вот это по мне — весе-елье! А теперь, братцы, дергай девкам ногти с рук, — вон клещи на телеге лежат, нарочно взяли.
И рвали ногти, резали языки, до смерти забивали кнутом. Кровь, стоны — и дикий хохот истязателей.
Никита медленно ехал по улице. Уста его шептали: “Господи, какие гнусности!”
Вдруг раздались бодрые голоса:
— Никита, держи к нам! Сейчас потешимся… Он увидал приятелей-опричников. Они привязывали к двум коням невысокого худощавого юношу. Юноша от холода посинел, глаза его были полны слез.
— Панове, панове… Ратники веселились:
— Сей миг будет тебе “панове”! Хлестанем коней — в клочья тебя порвут. Всю внутренность твою вывернет, собакам на харчи. Молоденький, мясо-то нежное. Га-га! Да стой на месте, руками не маши, бельбужд арабский!
— Кто такой? — напуская на себя важный вид, спросил Никита. Ему вдруг стало жаль этого юношу. Захотелось доброе дело сделать и он почему-то решил обязательно освободить его.
— А хрен его знает, немец какой-то, — весело отвечали опричники. — А что?
Никита принялся вдохновенно врать:
— Да Государь ищет тут одного! — и к юноше: — Тебя как зовут?
Юноша поднял глаза, полные слез и мольбы на богато разукрашенного всадника, простонал:
— Я Викентий Буракевич из Кракова, купец! Вчера только прибыл в Московию. Святая Дева Мария свидетель: никому плохого я не делал.
Никита обрадовался:
— Вот его-то и разыскивает Государь-батюшка! Отвязать, да быстро.
Это чей возок? — Ткнул кулаком мужика, сидевшего на облучке: — Пока отвезешь пленного на Земляной вал, ко мне в дом…
* * *
Вечером того же дня Никита нашел в своем доме польского юношу, рассеянно перебиравшего каким-то чудом сохранившиеся у него четки.
Поляк горячо благодарил своего спасителя:
— Пан, я ваш вечный должник! В Московию ни я, ни мой отец впредь не приедем. Это варварская страна, где развлекают царя, убивая несчастных и беззащитных людей. Но если окажетесь в Кракове, мой дом, моя челядь — все в вашем распоряжении. Я буду молить о ваших успехах святую Деву Марию.
…Никита, словно во искупление своих грехов, сделал все необходимое, чтобы поляк добрался целым до своей родины, он снабдил его деньгами и одеждой и с попутным кортежем отправил к западным землям.
Страстно каялся в своих грехах и Государь. Наладив гусиное перо, Иоанн Васильевич, грустно вздыхая, писал в своем завещании: “Тело мое изнемогло, болезнует дух, струны душевные и телесные умножились, и нет врача, который бы меня исцелил; ждал я, кто бы со мной поскорбел, и нет никого, утешающих я не сыскал, воздавали мне злом за добро, ненавистью за любовь. Увы мне! Молитесь о моем окаянстве”.