Но она значила для меня больше, чем простая опекунша. С ней было весело. Она с легкостью заводила друзей и делала это постоянно, и с радостью ими делилась. Предрассудков в этой девушке был меньше, чем в ком бы то ни было на моем жизненном пути. В результате наша огромная, постоянно растущая, но очень сплоченная компания состояла из самых разных людей: музыкантов, планокуров, геев, начинающих философов. Она всегда была в центре внимания, она помогала нам держаться вместе. Благодаря ей я впервые в жизни почувствовала себя нормальной, приемлемой — и даже обыкновенной. И благодаря новоприобретенному чувству собственного достоинства я избавилась от привычки резать себя.
Это были по-настоящему счастливые времена. Ночи напролет мы шастали по глухим закоулкам кампуса, курили гвоздику и мечтали о будущем. Следует признать, музыкальный вкус у Сары был отвратительный, зато она обожала танцевать. По ночам, изрядно захмелев, мы нередко играли в «корову» под ее кассеты с пошлейшим Риком Спрингфилдом и хохотали, пока не начинало колоть в боку. Мы жили вместе все четыре года.
Вторым моим лучшим другом стал мой парень. Да, хотите верьте, хотите нет, но хиллэндерская пария умудрилась найти себе дружка. Джо Драйер вырос на молочной ферме, а в колледже изучал музыку. Востребованный диджей, он вел самое популярное радиошоу на кампусе. Сара познакомила нас на одной вечеринке. Она знала его потому, что подрабатывала в фонотеке при радиостанции. Я чуть не умерла от смущения, когда она подозвала его и сказала:
— Это та самая Джилл, которая постоянно звонит тебе на шоу и заказывает музыку!
— Правда? — спросил он, не скрывая мгновенно возникшего интереса. — Та самая Джилл, которой нравится играть в «Сразись с диджеем»?
— Да, это я, — сказала я с нарочитой ленцой. Как будто я не прилипала к приемнику всякий раз, когда начиналась его передача.
Как по мне, Джо обладал наилучшим музыкальным вкусом среди всех диджеев. А еще у него был невероятно сексуальный голос. Поэтому мне нравилось звонить ему, разговаривать с ним и подавать заявки, которые, как я ожидала, должны были внушить ему пиетет. Однажды я решила, что для этих целей подойдет Клаус Номи — в высшей степени странный немецкий исполнитель, беливший лицо и певший удивительным оперным голосом. Но Джо его сразу же узнал: «По-моему, где-то тут валялся его альбом “Simple Man”», — был его ответ.
Я рассмеялась. «Ты наконец-то сумел впечатлить меня по-настоящему», — сказала я таким тоном, будто бросала выдрессированному псу заслуженную косточку. Внешне он мало соответствовал моим представлениям о красоте; хотя его можно было назвать симпатичным в нестандартном смысле слова: низкорослый, тощий, с остриженными коротким «ежиком» волосами черного, как у гота, цвета. Мне также нравился его стиль: чуть старомодные рубашки на размер больше и с вечно торчащим из-под свитера подолом, линялые джинсы, начищенные черные ботинки с кожаными накладками в дырочках и насечках. Однако стоило снять с него все эти пост-панковские шмотки — и он уже выглядел совершенно заурядно, как всякий фермерский сын… Хотя меня не влекло к нему физически, мне он сразу же пришелся по душе. Это была эгоистичная симпатия потому, что он, кажется, и впрямь был неплохим пареньком, но эгоистичная вдвойне потому, что я ему, вероятно, всерьез приглянулась. Сложно, знаете ли, отказать человеку, который считает тебя самой крутой девкой после Крисси Хайнд