Целую неделю мне пришлось изображать тяжелораненого, отлеживаясь в выделенной грандом комнате его дворца. Вернее, отсиживаясь. Благодаря зеленому камню моего нательного креста, подаренного Богом, рана на груди закрылась через несколько часов. Только шрам остался. Но шрамы украшают тело мужчины, так, кажется, говорят. Сам же я думаю, что чем больше шрамов на твоей шкуре, тем меньше ты можешь претендовать на звание мастера клинка: был бы мастером, не допустил бы, чтоб чье-то железо тебя попятнало. Это я про дуэлянтов, а не про воинов: в бою всякое случиться может. Любитель поединков, украшенный шрамами, может считать себя удачливым, но не мастером. Шрамы показывают, какой ты неуклюжий и неумелый поединщик. Ну, это мое мнение. Спорить, его отстаивая, я ни с кем не буду.
Местного медикуса ко мне не допустили. Дон Адолфо заявил, что лечить меня будет его личный хирург. Но и того князь хотел попросить не вмешиваться в естественный процесс моего выздоровления. Но я отговорил. Ведь странно будет местным жителям, что меня никто не лечит. Могут слухи поползти. О колдовстве. Потому каждый день хирург гранда приходил в мою комнату, я внушал ему, что он, якобы, делал перевязки с мазями, и эскулап уходил. А потом рассказывал всем желающим слушать, какую страшную рану нанес мне покойный коррехидор и что я жив до сих пор только его, хирурга, заботами.
Дня через четыре пришел младший брат почившего в бозе борзого коррехидора, дон Сэломон. О его приходе Маркел успел предупредить, и мне пришлось срочно нырять в постель и изображать очень раненого. Для правдоподобия густо напудрил лицо мелом. И говорил с посетителем тихим слабым голосом. Пришел же брательник убиенного за шпагой, что я в подмышке унес. Оружие это, как заявил посетитель, при любых обстоятельствах обязано быть возвращено в семью. Своего рода реликвия семьи Браво. Я не стал трофейничать, хоть шпага мне очень понравилась и прекрасной балансировкой, и удобной рукоятью, и чудесно сделанной гардой с самоцветами, и, главное, клинком голубовато-дымчатого цвета. Я, грешным делом, клинок решил испытать – струганул им по обушку своего косаря. И обомлел, увидев, как лезвие шпаги легко срезает металл. А тот сворачивается в колечки стружки. Шпага очень ценная, потому я и не удивился, когда дон Сэломон выложил на стол два больших кошеля золотых монет. Посмотрев на меня и секунду помедлив, выложил еще один.
Шпагу я отдал. Если дон Сэломон оправдает свое имя – «Сторонник мира», то и нам этот инцидент стоит погасить. Тем более, что он унаследовал и звание коррехидора. Но не графский титул, который перешел к любителю «шалостей», как к прямому наследнику. Шпага тоже должна достаться ему, но это уже внутрисемейное. Пусть сами разбираются, а нам нужен мир с местными властями. Дон Сэломон ушел довольный, а я остался. Но ненадолго. В комнату заглянул Маркел.