…Они и не слышали, как со стороны города, через Колошки, мимо занесенного снегом бывшего клуба в бывшей церкви кто-то подошел к ним.
— Что же вы сидите, мужики? — непривычно громко для давно не слышавших человеческого голоса ушей раздался голос, и мужики медленно повернули головы в сторону сказавшего те слова.
Он обошел их еще раз, разглядывая каждого внимательным, удивленным взглядом. Они же, как глядели в ту сторону, где он только что стоял перед ними, так и продолжали глядеть уже на пустое место.
— Да что это с вами такое, мужики, а мужики? — Он опять оказался перед ними. Догадался, поди, в чем дело, не стал утруждать и без того слабых мужиков. — Что так ободрались, мужики, что это на вас понадевано, дурачитесь, что ли? — осторожненько задел он полуживых мужиков.
Сидевший по правую руку от Бицуры Василь Нехрюха, когда-то балагур, попытался улыбнуться на те слова и сказал, теснее прижимаясь к соседу:
— Да ить только нацепи что подходялое, вот он, Бицура, враз и раскулачит… — Он попытался смягчить свои слова улыбкой, но, видя, что не получилось у него, добавил уже серьезным деловым тоном, прищурясь, подтянув сухие, высохшие щеки-ямки: — А ты никак свояк ляховский будешь, а? Мил человек? — спросил, тяжело задышав, будто только что мешок с плеч свалил.
Сидевший рядом с ним Бицура не шелохнувшись промычал:
— Не, не раскулачу… Не боись…
Но никто из сидевших на бревне не придал его словам никакого значения, как будто он и не сказал ничего.
— Да, свояк… Вот к Мишке двигаю, попроведовать хочу — давно не был…
Бицура при тех словах прижался к боку Василия Нехрюхи, а тот, поправив на Бицуре лохмоты, как на любимом дитяте, взял да и сказал:
— А нетути больше в Березниках твоего Мишки Ляхова, раскулачил его Бицура.
— Мужики, что вы такое говорите, не может того быть, какой же Мишка кулак, да если такие, как он, кулаками у вас считаются, так что же оно будет со всеми нами, куда ж это мы с вами зашли, в какие такие дебри и где отсюда дорога… Ах, нехорошо вышло. Как нехорошо, — запричитал он, заходил вокруг сидевших мужиков, и хоть и закипел было в нем гнев на Бицуру, да только не с кем было сводить счеты — то, что называлось теперь Бицурой, и на человека-то мало было похоже — живые мощи, удерживаемые в вертикальном положении сидевшими рядом и подпиравшими его мужиками: отодвинься они от него, и не станет Бицуры.
Расстроенный свояк Ляхова сел на край колоды и как будто поплыл с ними вместе в неизвестность — только бы не оставаться среди мертвого безмолвия.
Так и сидели они молча. А потом ляховский гость вдруг поднялся и решительно, не сказав никому ни слова, зашагал в сторону Крючковщины, к ляховскому, давно уже нежилому дому. Шел напорно, настырно, проваливаясь по пояс в снег, выкарабкиваясь, отмахиваясь, размахивая решительно руками, будто с кем-то начинал отчаянный спор.